Сила слабых. Женщины в истории России (XI-XIX вв.) - [85]
Потом, помолчав, сказал: спроситесь Бога, когда поедете говеть в Абалаки (т. е. в Абалацкий монастырь под Тобольском.— С. К.). Я спросила: как же это? А он отвечал: половина России, покоряясь жребию, идут на смерть. Бросьте жребий, помолясь с верою.— Я сидела в раздумье и даже в смущении. Он оставил меня думать — я надумалась! [...] Поеду в Абалаки и положу бумажки у икон на три случая — так ли остаться, выжидая воли Божией? — принять ли его предложение? — или идти в монастырь? [...] Я молча думала, покуда он тоже молча ходил по комнате. Наконец на прощанье сказала, что я согласна на жребий, и просила его не возобновлять разговора об этом, покуда не решит Бог... Через несколько дней, узнавши, что вода спала, отправилась я в Тобольск, где меня уже ждали».
Совершив путешествие в Абалацкий монастырь в 25 верстах от Тобольска, Наталья Дмитриевна вынула, наконец, жребий, о чем рассказывает в «Исповеди» так:
«В стаканчике находилось 9 бумажек: по три на каждый вопрос — прикрыв стаканчик тремя пальцами, я тряхнула, выскочила бумажка и упала у самого образа Абалацкой иконы.— Признаться, что у меня сердце замерло и руки так похолодели, что я едва развернула роковую бумажку.— Когда прочла согласие на предложение, я невольно крикнула: «Господи, что же это такое!»
Возвратясь из Омска в Ялуторовск к Пущину, я намеревалась только отпраздновать с ним день моих именин 26-е августа и потом домой к моим приемным детям.— Один Ялуторовский товарищ, самый близкий друг моего мужа, узнав, что я приехала, [он] был на целебных водах в восточной Сибири, поспешил возвратиться в Ялуторовск, чтобы со мною повидаться, другой, у кого я гостила в Тобольске, тоже приехал туда же, чтобы проводить меня в Россию. Когда я возвратилась из Омска, остановилась опять у Пущина и в 1-й вечер, когда мы остались одни, он спросил меня, какой выпал жребий, я с низким поклоном и молча подала ему бумажку, он прочел, перекрестился и обнял меня со слезами и говоря: Я так и ожидал.— Я опять просила его предать все это дело Господу и не говорить покуда никому из наших.
Через несколько времени после описанного мною проскакал курьер с объявлением всепрощения, посланный в коронацию прямо из Москвы до Иркутска, всем нашим, кроме прежних чинов возвращены все дворянские права и титулы, кроме двух или трех, которые подлежали смертной казни, и дозволение возвратиться на родину всем с правом владеть и своею прежнею частью имений, буде наследники пожелают уступить. [...] Надо отдать честь всем родным — лишь только возвратились сосланные, все их наследники возвратили им их части имений. Суженый мой после отъезда моего из Сибири занемог и после всех товарищей оттуда выехал — все разъехались в разные стороны — все заезжали ко мне в подмосковную как бы отплатить мое посещение их в Сибири. И мой суженый был тоже у меня, так что никто не догадывался о наших намерениях.— Он мне сказал, что очень расстроился в здоровье и поедет к родным в Петербург, где будет лечиться — после отъезда его я тоже сильно занемогла — и притом опасно, так что не знала, что будет с нами.— Пушкин (Бобрищев.— С. К.), один из всех наших знавший нашу тайну, (...) возвращаясь из Петербурга заехал ко мне — прежде возвращенные получили тоже все права и из-под надзора полицейского вышли, в том числе и я, с дозволением проживать во всей империи и в Петербурге.— Не найдя меня ни в Нижнем, ни в Пензе у сестры, полиция, потерявши мой след, во всех концах России меня отыскивала для того только, чтобы объявить царскую милость...
...Я приехала в Петербург перед Пасхой. Я ужаснулась, когда увидела больного — не могла даже скрыть моей грусти и слез при его родных, с которыми он меня познакомил. Заметив впечатление, которое он на меня произвел, он сказал мне тихонько с грустною улыбкою: не правда ли, как я похож на жениха?..
[...] Дома я неутешно плакала о нем — сравнивала его крепкого, здорового, сознательного с таким исхудавшим, жалким, почти уничтоженным. Посещая его, я часто у него встречала его лицейских товарищей, о которых он в Сибири говорил, после и с которыми был в постоянных дружеских отношениях. Употребляя их влияние в своем Маремьянстве на пользу других — один из самых близких его лицейских приятелей рассказал мне, что кроме болезни его ужасно мучит участь детей его. Родные его сестры: вдова, мать взрослого семейства и девицы, уже немолодые, все... просили даже его не говорить с ними о его детях... Ясно было, что печаль, как червь, точила его...
...Я задумала расспросить главного врача о состоянии больного как посторонняя ему. Зазвав его к себе под предлогом самого ничтожного нездоровья, я стала его допрашивать.— Он сказал мне: много у него болезней. Ему можно бы еще помочь, но нравственные силы сильно упали — даже лекарства не действуют — вот этот упадок душевных сил может убить его. Надо бы какое-нибудь сильное обстоятельство, которое бы его расшевелило, подняло, тогда и лекарство подействует и можно скоро помочь. У меня явилась внезапная самоотверженная решимость, успокоившая мою душу.— Я пригласила к себе лицейского приятеля
