Сила притяжения - [11]

Дедушка Эммета впервые ушел в плавание, когда ему было пятнадцать, и плавал двадцать лет, пока не утонул. На фотографии, сделанной перед его последним вояжем, дед казался уже очень зрелым мужчиной. Он был такой толстый, что нижние пуговицы его форменной рубашки расстегнулись, обнажая темную курчавую шерсть на животе. Как этот человек перемещался по палубе, не спотыкаясь, Эммет не мог себе представить, хотя бабушка твердила о его уникальной грации: в танце, по ее словам, он вел так легко, что ее ноги еле за ним успевали и почти не касались пола.

Когда разбился корабль, матери Эммета было два года. Бабушка уехала с матерью сначала в Ирландию, а затем в Америку, чтобы в Калифорнии начать жизнь сначала. С собой у нее было рекомендательное письмо от ее семьи. Она везла его мужчине, которого никогда раньше не видела и за которого должна была выйти замуж.

Когда Эммет был маленьким, бабушка рассказывала ему, как по пути в Калифорнию впервые пересекла Сьерра-Неваду. Как горы поднимались все выше цепь за цепью, и в конце концов ей стало казаться, что горы достигают вершины мира. Эммет помнил радость бабушки, когда она показала ему низкие, плоские равнины за последней вершиной, мерцающие, словно мираж, до самого океана. Бабушка ухватилась за каменный парапет и, ликуя, воскликнула: «Смотри!» — будто они впервые увидели новую землю, а ведь к тому времени она прожила в Калифорнии уже тридцать лет.

Совсем состарившись, бабушка перестала рассказывать о Калифорнии и даже об Ирландии, где жила еще раньше. Она говорила только о пяти годах, проведенных в Южной Африке. Позабыв имена своих двоюродных братьев и сестер, она рассказывала о Королеве Эстер и ее дочери Австралии: эти две женщины заботились о матери Эммета, когда та была малышкой, а их платья воняли крахмалом и отбеливателем. Бабушка точно помнила, сколько кустов протеи растет без присмотра за оградой ее сада, и пушистые красные цветы делоникса, которые будто воспламеняли холмы за домом.

Однажды в Санта-Монике бабушка сняла туфли и пяткой постучала по тротуару, демонстрируя, как в Африке по дороге в город ноги шлепали по деревянным дорожкам, и по памяти назвала каждую улицу, которая попадалась ей на пути. Эммет знал: в жару бабушке чудится ветерок Кейптауна. А в небо она глядела так, будто сравнивала оттенки синевы, и, где бы ни жила, небо казалось ей бледным и жалким.

Бабушка построила дом в Калифорнии, на отвесном берегу. Окна ее спальни выходили на море. Бабушкину кровать ровными рядами устилали двадцать пуховых подушек, каждая в белоснежной наволочке, вышитой бабушкиной тетей, которая когда-то была миссионером в Китае. Поверх простыней в любое время года обязательно лежало стеганое ватное одеяло. Каждый раз, когда Эммет ночевал там, ему казалось, что он спит в облаках. Кровать стояла напротив венецианского окна, которое бабушка закрывала только в дождь. Просыпаясь среди ночи, Эммет видел, что в комнату светит Полярная Звезда.

Перед сном бабушка прижимала Эммета к своим телесам и рассказывала, что однажды пошла встречать мужа и увидела, как его корабль врезался в прибрежные скалы бухты Кейптауна.

Бабушка не видела людей на палубе, только натертые до блеска доски. Корабль вдруг закачался, как игрушечный, и нырнул в воду, а бабушка думала: «Что же теперь со мной будет?» Она пыталась описать Эммету, как тихо тогда было, точно в немом кино или во сне, не громче ее почти беззвучного вскрика. Приглушенный рокот тонущего корабля, будто ветер гудит в дымовой трубе, и слабый треск дерева, когда мачта разбилась о валуны, и тишина — лишь крик чаек над головой и отзвуки сирен у далекого причала.

Назавтра все происшедшее показалось ей нереальным; зачем она только пошла к морю? Ей легче было вообразить страшные картины: крушение о скалы, люди барахтаются в воде и зовут на помощь или, может, буря, вспышки в небе, шлюпочная флотилия. Что угодно, только не этот промельк; скользнувший в волны корабль, и больше ничего, только сломанная мачта среди скал — памятником другому, чужому кораблю, затонувшему давным-давно.

Лежа без сна, бабушка часто прислушивалась к морю, надеясь вновь уловить этот тихий звук — корабль погружается в воду. Ей хотелось еще раз съездить в Кейптаун, взглянуть на гавань с того памятного места, но она была уже слишком стара, путешествовать в одиночестве не могла, а дочь не брала ее с собой.

Эммет знал, что, когда бабушка была подростком, она однажды в Дублине помогла спрятать двух мужчин, принимавших участие в Пасхальном восстании. Она часто и подробно описывала, как эти двое, задыхаясь, посреди ночи колотили в дверь, а потом с шапками в руках мялись в коридоре, дожидаясь, когда бабушка проведет их в подвал. Под домом был целый лабиринт проходов в другие дома квартала.

Бабушка неделю носила повстанцам еду, пока полицейские обыскивали дома по всему Дублину. А потом ее отец тайно вывез их ночью к западному побережью в телеге, спрятав под мешками. Отец управлял лошадьми, а бабушка Эммета держала у него над головой черный зонт. Даже сквозь грохот колес по камням она слышала, как под мешками дрожат люди. Все промокли до костей, и запахи мокрой лошадиной шерсти и соломы надолго въелись в кожу.