Сила притяжения - [10]

Всю неделю шел снег, и дорогу они находили по сугробам на обочинах. Дорога была покрыта несколькими футами снега, и, где бы Эммет ни ходил в ту зиму, ему казалось, что он идет над землей. Когда мальчики вышли из города, дома канули в невидимость, и путь освещали только фонари.

Матери нигде не было видно. Где-то за холмом лаяли и выли несколько собак, но эхо дробилось, и мальчикам казалось, будто целая свора псов шатается в горах, вынюхивает их следы.

У леса Эммет остановился и осмотрелся. Именно так он всегда представлял себе поверхность луны. Все вокруг сверкающе-серое в лунном свете, огрубевшая от ветра снежная корка в рубцах, а над ней вьется белая пороша, задувает прямо в лицо. Эммет знал, почему его маме нравилось жить здесь: потому что они тут как первооткрыватели девственной земли.

Они зашагали по лыжне к холмам. Скользили по ней, словно по краю пропасти, плотный снег держал их, пускай непрочно, а оступившись, можно было провалиться в сугроб. Эммет повел брата по тропе вверх, к заброшенной шахте. Шахта не работала уже двадцать лет, с тех пор как там произошел обвал и погибли четыре человека. Тел не нашли; ходили слухи, что по сей день в лесу бродят их призраки. Проходя мимо шахты, Эммет закрыл глаза. Он боялся, что увидит кости, торчащие из заваленного входа, или четыре пары глаз, светящихся в темноте.

Они остановились, заслышав впереди какие-то звуки. Джонатан прижался к ногам Эммета и обхватил их руками. Эммет приложил палец к его губам и встал на четвереньки. Они проползли за шахту, откуда хорошо было видно, что происходит в долине. А там, футах в пятидесяти, кружилась и прыгала в снегу их мать.

— Мама горит, — с благоговейным ужасом сказал Джонатан.

Он хотел было позвать ее, но Эммет зажал ему рот рукой в перчатке. Они съежились и стали смотреть.

Она махала руками и хлопала себя по груди, словно тушила горящую одежду. Она вертелась в снегу, пока не погрузилась по пояс, и тогда замолотила снег руками. Потом выкрикнула имя своего мужчины — громко, как только может кричать человек. Она думала, в лесу ее никто не слышит, но все же изумленно оглянулась, когда вопль прокатился по пещерам и расселинам, между обледеневшими деревьями и валунами так отчетливо, что, казалось, все вокруг выкрикивает это имя.

Джонатан попытался оттолкнуть Эммета и позвать маму, но Эммет повалил его на снег и лег сверху. Они молча слушали, как имя этого человека множится эхом. Эммет понял, что они узнали какой-то секрет, и, если мать догадается, что они следили за ней, обнаружили ее тоску, она никогда им этого не простит. Они лежали, оцепенело уткнувшись лицами в снег, пока не услышали, как захрустел наст под ее ногами. Мать возвращалась в город.

— Никому об этом не говори, — прошептал Эммет брату на ухо. Тот вырывался: — Никому не говори, никому, никому.

4

Мари, бабушка Эммета по отцовской линии, утопилась в водохранилище неподалеку от дома, ночью, после какой-то вечеринки. Она выплыла в спасательной лодке на середину озера. За день до этого она насобирала в саду камней и сложила их в носовой части лодки.

— Это балласт, — ответила Мари мужу, когда он заметил камни. — Чтобы лодкой было легче управлять, когда я в ней одна.

В тот вечер она доплыла к самому глубокому месту озера, набила карманы камнями и кинулась за борт.

Эммет никогда не видел Мари. Он знал ее только по двум фотографиям, найденным в конверте, между последними страницами семейного фотоальбома. На одной она стояла рядом с мужем и двумя сыновьями. Рука мужа покоилась на ее плече и казалась очень длинной, обвивала шею женщины сзади, будто он собирался ее задушить.

На второй фотографии Мари с мужем снялись во время отпуска в Азии. Дедушка Эммета со злым лицом идет впереди на несколько шагов. Он в черном костюме с узкими лацканами, как у странствующего священника. Шагает широко, а Мари торопится за ним, еле успевает.

Эммет часто представлял себе, как ее хрупкое тело шагает из лодки в воду, как легко оно под тяжестью камней идет ко дну. Из всех родственников он больше всего хотел бы познакомиться с Мари, но она умерла задолго до его рождения. Разглядывая генеалогическое древо родных отца, Эммет всегда задерживал взгляд на ее имени. Что касается матери его матери, Эммет знал ее жизнь досконально, вплоть до размеров сада в каждом доме, которым она когда-то владела. Все, что бабушка делала в жизни, и все, чем она в жизни была, определялось местами, где она жила. Она была последним родственником Эммета, явившимся из прошлого. Все остальные как будто родились и жили вне времени, места и здравого смысла.

Когда Эммет был маленьким, бабушка часто рассказывала ему, как его дед утонул во время кораблекрушения у побережья Южной Африки. Тело его не нашли, а к прибрежным скалам бухты Кейптауна прибились только обломки мачты. Иногда, в ясную погоду, когда вода делалась прозрачной, в бухте различались очертания носа корабля, наполовину погребенного в песке. Семья часто собиралась на утесе, чтобы поглядеть; так люди собираются на кладбище — помянуть умерших.

На стене в бабушкиной гостиной в позолоченной рамке висело свидетельство о смерти. Имя деда было выведено каллиграфическим почерком под картинкой с кораблем, плывущим на поднятых парусах. Внизу подпись: «Погребен в море».