Сила - [62]

Ньюленд выкашливает полные легкие мутной воды.

– Из-за тебя убили мою маму, Ньюленд, – говорит Рокси. – Это первое. И из-за тебя я тут валандаюсь в твоей говняной воде. Это второе. Если доберемся до третьего, больно будет – ты не поверишь как. У меня к тебе всего один вопрос.

Теперь он слушает внимательно.

– Ты навел Примула на мою маму. Сколько он тебе за это заплатил? Ты же разозлил Монков. Каковы достойные расценки за такое, Ньюленд?

Тот хлопает глазами сначала на Рокси, потом на Даррелла, будто оба над ним смеются.

Рокси ладонью обхватывает его лицо и лупит мотыгой боли ему в скулу.

Ньюленд орет.

– Давай выкладывай, – говорит Рокси.

Он задыхается.

– Ты же сама все знаешь, нет? – говорит он. – Да ты издеваешься.

Она снова подносит ладонь к его лицу.

– Не надо! – скулит он. – Не надо! Не надо, ты же знаешь, что было, сучья ты тварь. Это все твой отец. Мне не Примул платил, мне платил Берни – Берни Монк мне так велел. Я всегда работал только на Берни, поручения мне давал только Берни; Берни велел прикинуться, будто я сливаю Примулу, когда твоя мамка будет одна. Ты не должна была видеть. Берни хотел грохнуть твою мамку, а я вопросов не задавал. Пособил ему. Это все Берни, епта. Папаша твой. Берни.

Он бубнит имя снова и снова, как будто, узнав эту великую тайну, Рокси его отпустит.

Больше от Ньюленда особо ничего не добиться. Он знал, что мама Рокси – баба Берни; само собой, он знал. Ему сказали, что она изменяла Берни, и за такое вполне можно пришить, – ну, не поспоришь.

Закончив, они сваливают его обратно в бассейн, и Рокси поджигает воду, всего разок. На вид – как будто у него прихватило сердце, он грохнулся в воду, обосрался и утонул. Короче, слово они держат. Потом переодеваются и на прокатной машине уезжают в аэропорт. Даже дыры в заборе не остается.

В самолете Рокси спрашивает:

– И что теперь?

И Даррелл отвечает:

– А ты как хочешь, Рокс?

Она сидит, чуя в себе силу, кристальную и кромешную. Убить Ньюленда – ощущение было ничего так. Посмотреть, как он весь деревенеет, а потом замирает навсегда.

Рокси вспоминает, что говорила Ева, – что о явлении Рокси она знала заранее. И что видела ее судьбу. И что Рокси сотворит новый мир. И что в руках ее будет сила и власть изменить все.

Рокси чувствует силу в пальцах: замахнись кулаком – и в этом мире пробьешь дыру насквозь.

– Я хочу справедливости, – говорит она. – А потом я хочу всего остального. Ты со мной? Или против меня?

Они приезжают, а Берни сидит в кабинете, бухгалтерию свою изучает. Какой-то он старый, думает Рокси. Небрежно побрился, – на шее и подбородке торчат клочья. А еще он теперь пахнет – от него несет заветренным сыром. Рокси прежде не приходило в голову, что он старый. Она и Даррелл – его младшенькие. Рики тридцать пять.

Берни их поджидал. Наверно, Барбара сказала, что отдала Рокси блокноты. Они перешагивают порог, и он улыбается. Даррелл с заряженным ружьем держится у Рокси за спиной.

– Ты пойми, Рокс, – говорит Берни, – я любил твою маму. Она-то меня нет – ну, вряд ли. Она мною пользовалась – выжимала из меня, что удавалось.

– И поэтому ты ее убил?

Он как будто ахает носом – словно от неожиданности, словно, невзирая ни на что, слышать это ему странно.

– Я упрашивать не буду, – говорит он. Смотрит при этом на руки Рокси, на ее пальцы. – Я знаю, как такие вещи делаются, и я готов, но ты пойми: тут ничего личного, это был исключительно бизнес.

– Это была семья, пап, – тихо-тихо говорит Даррелл. – Семья – всегда личное.

– Это правда, – соглашается тот. – Но из-за нее взяли Эла и Большого Мика. Румыны ей забашляли, и она слила, где они будут. Я, лапуль, как узнал, что это она их сдала, – заплакал. Но я ж не мог ей с рук спустить, верно? Никому… ты пойми, никому я не позволю так со мной поступать.

Прикидки такого рода Рокси делала и сама – и уже не раз.

– Ты не должна была видеть, лапуль.

– Пап, тебе не стыдно? – спрашивает она.

Берни выпячивает подбородок, языком оттягивает нижнюю губу.

– Мне жаль, что так вышло. Мне жаль, что все вышло так. Я не хотел, чтоб ты видела, и я всегда о тебе заботился. Ты же моя доченька. (Пауза.) Твоя мама причинила мне столько боли – не передать. – Теперь он носом выдыхает, сопит как бык. – Прям трагедия, етить твою, греческая. Даже если б я предвидел, что будет, я бы все равно поступил так же, отпираться не буду. И если ты меня убьешь… это, в общем, по справедливости, лапуль.

Он сидит, ждет, спокойный как незнамо что. Небось думал об этом сто раз, гадал, кто в итоге до него доберется – друг, или враг, или опухоль в брюхе, или, может, он доживет до весьма преклонных лет. Наверно, допускал, что это будет Рокси, потому сейчас так спокоен.

А Рокси знает, как оно все устроено. Если убить его, это никогда не кончится. Как с Примулом вышло – отсюда и эта их кровавая междоусобица. Если убивать всех, кто ее достает, в конце концов кто-нибудь ее достанет.

– Знаешь, как по справедливости, пап? – говорит она. – Вали отсюда к херам. Скажешь всем, что свой бизнес отдаешь мне. Больше не будет кровавых бань, никто не придет и ничего у меня не отнимет, никто за тебя не отомстит, никаких греческих трагедий. Все сделаем тихо-мирно. Ты уходишь на покой. Я тебя прикрываю, а ты валишь. Найдем тебе укромное место. Езжай куда-нибудь к морю.