Сила - [34]

Как-то под вечер Рокси и Алли сидят на крыльце, а за ними садится красно-золотое солнце. Обе смотрят, как на траве дурачатся дети.

Алли говорит:

– Я такая же была, когда мне было десять.

– Н-да? Большая семья?

Пауза несколько затягивается. Может, думает Рокси, я что-то не то спросила; впрочем, по барабану. Могу и подождать.

Алли отвечает:

– Детский дом.

– А, – говорит Рокси. – Знаю таких ребят. Тяжко им. На ноги трудно встать. Но теперь-то у тебя ничего так.

– Я умею о себе позаботиться, – говорит Алли. – Научилась.

– Да, я уж вижу.

Эти дни голос у Алли в голове помалкивает. Годами такого не было. Алли здесь, и на дворе лето, и Алли знает, что Рокси рядом, кого угодно прикончит насмерть, если что, – и от этого стало потише.

Алли говорит:

– Меня в детстве часто тягали туда-сюда. Отца не знаю, а мама – только осколок в памяти.

Только шляпка – вот что помнит Алли. Бледно-розовая шляпка, по воскресеньям в церковь ходить, лихо сбита набекрень, а лицо под ней улыбается Алли, показывает язык. Вроде счастливое воспоминание, из прорех между затяжными печалями, или болезнями, или тем и другим. Алли не помнит, как ходила в церковь, но в памяти застряла эта шляпка.

Алли говорит:

– Я, пока не попала сюда, сменила домов двенадцать. Или тринадцать. – Она проводит рукой по лицу, кончики пальцев вжимает в лоб. – Один раз отправили к тетке, которая коллекционировала фарфоровых кукол. Сотни кукол, на каждом шагу, пялились на меня со стен в спальне. Тетка красиво меня одевала, это я помню. Пастельные платьица, ленточки по подолу. Но ее посадили в тюрьму за воровство – на что-то же надо было этих кукол покупать, – и меня отправили дальше.

На газоне одна девочка поливает другую водой, искрящейся слабым током. Вторая девочка хихикает. Щекотно.

– Что людям надо, то они сами делают, – отвечает Рокси. – Папка так говорит. Если тебе чего надо, прямо позарез – не просто охота, а позарез надо, – ты исхитришься и добудешь. – И смеется: – Правда, это он про торчков. Но не только с торчками так.

Рокси смотрит на девочек на газоне, на этот дом, который стал и ее домом, – и не просто домом.

Алли улыбается:

– Если сама сделала, надо потом защищать.

– Ну да, чё уж. Я же приехала.

– Мы таких сильных никогда не видели.

Рокси смотрит на свои руки, будто слегка удивлена, слегка напугана.

– Не знаю, – говорит она. – Наверно, и другие такие есть.

И тут Алли осеняет. Это как предсказательная машина на ярмарке – цепи гремят, колесики крутятся. Кто-то водил Алли, когда она была маленькая. Суешь два четвертака, дергаешь рычаг, дзынь, хр-рым, тып-п – и получи свою судьбу на толстом картонном прямоугольничке в розовой рамке. Вот так ее и осеняет – внезапно и окончательно, точно в глубинах черепа щелкает механика, к которой даже у Алли доступа нет. Дзынь, тып-п.

Голос говорит: Ну вот. Теперь ты знаешь. Пользуйся.

Алли произносит очень тихо:

– Ты кого-то убила?

Рокси сует руки в карманы и хмурится:

– Кто тебе сказал?

И поскольку она не говорит, к примеру: “Кто тебе сказал такое?” – Алли понимает, что угадала.

Голос говорит: Молчи.

Алли говорит:

– Иногда я просто что-то знаю. Как будто голос в голове.

Рокси отвечает:

– Едрен батон, ну ты правда криповая. Колись тогда, кто Большие скачки выиграет.

Алли говорит:

– Я тоже убила. Давно и далеко. Я была другим человеком.

– Небось заслужил, раз убила.

– Он заслужил.

Сидят, обмозговывают.

Рокси говорит, эдак запросто, словно и вовсе некстати:

– Когда мне было семь, один мужик ко мне рукой в трусы полез. Пианино преподавал. Мама считала, надо бы мне учиться. Сижу такая на табуретке, наяриваю “Всем хорошим мальчикам надо веселиться”, опа – рука в трусах. “Ничего не говори, – он такой мне, – играй дальше”. Короче, на следующий вечер папка приехал, в парке со мной погулять, и я рассказала, так папка, едрить, чуть не сбрендил. На маму наорал – типа как она могла; а она сказала, что, мол, не в курсах, откуда бы ей, она бы не допустила. Папка взял своих ребят, навестили учителя.

Алли спрашивает:

– И что было?

Рокси смеется:

– Отметелили в говно. Мудей у него к утру осталось, например, на штуку меньше.

– Серьезно?

– А то. Папка ему сказал, если еще хоть одного ученика приведет в дом, хоть одного, до конца, сука, жизни, папка тогда вернется и второе яйцо отчекрыжит, и что болтается тоже заодно. И не думай типа из города уезжать, еще где карьеру себе мутить, потому как Берни Монк, он, едрен батон, вездесущий. – Рокси усмехается себе под нос. – Ну и короче, я его один раз встретила потом на улице – так он деру дал. Увидел меня, прикинь, развернулся и прям дунул со всех ног.

Алли говорит:

– Это хорошо. Это очень хорошо. – И тихонько вздыхает.

Рокси говорит:

– Я понимаю, что ты им не доверяешь. Это ничё. Тебе и не надо, солнце.

Она ладонью накрывает руку Алли, и так они сидят еще долго.

Спустя время Алли говорит:

– У одной девочки отец из полиции. Звонил ей два дня назад, сказал, что ей не стоит тут быть в пятницу.

Рокси смеется:

– Отцы, одно слово. Дочерей завсегда прикроют. Язык что помело.

– Поможешь нам?

– А что нам светит? – спрашивает Рокси. – Спецназ?

– Да вряд ли. Подумаешь, девчонки в монастыре. Законопослушные граждане, исповедуют свою религию.