Сила - [32]
Еще никто и никогда не заговаривал с Алли про это чутье, у нее самой развитое особо тонко.
– Да, – говорит она. – Я, пожалуй, понимаю.
– Едрен батон, никто не понимает. Я про это, правда, на каждом углу и не треплюсь. Короче, полезно, чтоб мужиков предупреждать, да? Для сотрудничества.
Алли поджимает губы.
– Я это представляю несколько иначе, я бы так сказала.
– Да чё тут скажешь, подруга, – смотрела я твои видосы.
– Я считаю, грядет великая битва света и тьмы. А твоя судьба – сражаться на нашей стороне. Я думаю, ты будешь величайшей из великих.
Рокси смеется и пуляет камешек в океан.
– Вот всю дорогу хотела себе судьбу, – говорит она. – Слышь, может, пойдем куда? К тебе, я не знаю? Дубак тут у вас.
Ее пустили на похороны Терри – малость смахивало на Рождество. Тетки-дядья, бухло, яйца вкрутую и белые булки. Всякие люди обнимали Рокси за плечи и говорили, что она умница. А перед тем, как все туда двинули, Рики дал ей заправиться, и сам тоже, и такой: “Это чтоб не психовать”. И как будто снежок посыпался. Как будто холодно, а ты где-то высоко. Ну чистое Рождество.
На кладбище Барбара, мама Терри, лопатой кинула землю на гроб. Едва земля ударила по древесине, Барбара протяжно взвыла. Там еще машина стояла и какие-то мужики с телевиками фоткали. Рики с корешами их шуганули.
Когда вернулись, Берни спросил:
– Папарацци?
А Рики сказал:
– Может, и легавые. Все они заодно.
Рокси, видимо, немножко вляпалась.
На церемонии все с ней были по-нормальному. А на кладбище при ней плакальщики не знали, куда глаза девать.
Когда Алли и Рокси добираются до монастыря, там уже подают ужин. Им обеим оставили места во главе стола, а за столом болтовня и вкусно пахнет горячим. Жаркое со всякими моллюсками, с мидиями, и с картошкой, и с кукурузой. Хрустящий хлеб, яблоки. У Рокси такое чувство – не назвать, не опознать. Внутри все чуточку размягчается, прослезилась даже. Одна девочка находит ей смену одежды: теплый вязаный свитер и треники, заношенные и уютные, потому что их столько раз стирали, и вот Рокси чувствует себя так же. Все хотят с ней поговорить – никогда не слыхали такого акцента, просят сказать “вода” и “банан”. Разговоры не смолкают. Рокси-то всегда думала, что это она болтушка, но куда ей до этих.
После ужина Матерь Ева немного учит Писанию. Они выбирают в Писании то, что им подходит, а что не подходит – переписывают. Матерь Ева говорит о фрагменте из Книги Руфи. Зачитывает, как Руфь обращается к свекрови, своей подруге: “Не принуждай меня оставить тебя и возвратиться от тебя; но куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог моим Богом”[14].
Матери Еве с этими женщинами легко, а вот Рокси в затруднении. К девичьему обществу она непривычна: у Берни в семье одни парни, у Берни в банде одни парни, и мама Рокси тоже в основном была при мужике, а в школе девчонки всегда Рокси третировали. Рокси неловкая – чего не скажешь о Матери Еве. Та держит за руки двух девушек, сидящих подле нее, говорит тихо и с юмором.
Говорит она так:
– История о Руфи – прекраснейшая история о дружбе во всей Библии. Не было никого преданнее Руфи, и никто яснее Руфи не выражал самой сути дружбы.
Матерь Ева говорит, и в глазах у нее слезы, и девочки за столом уже расчувствовались.
– Мужчины – не наша забота, – говорит она. – Пусть живут как хотят – они только тем и заняты. Хотят друг с другом воевать и куролесить – пусть. Зато мы вместе. Куда вы пойдете, туда и я пойду. Народ ваш будет моим народом, сестры мои.
И они отвечают:
– Аминь.
Рокси постелили наверху. Комнатенка крохотная: узкая постель со стеганным вручную лоскутным покрывалом, стол и стул, за окном океан. Когда перед Рокси распахивают дверь, ей хочется зарыдать, но она не подает виду. Сидя на постели, щупая покрывало, она вдруг вспоминает ту ночь, когда папка привез ее к себе, в дом, где жил с Барбарой и сыновьями. Час был поздний, а мама заболела, ее тошнило, и она позвонила Берни, попросила забрать Рокси, и Берни приехал. Рокси была в пижаме – лет пять-шесть ей было, не больше. Она помнит, как Барбара сказала: “Ну, здесь ей ночевать нельзя”, а Берни такой: “Да еб твою мать, в гостевой ее положи”, а Барбара скрестила руки на груди и такая: “Я же сказала, здесь она ночевать не будет. Если прям припекло, братцу своему ее сбагри”. В ту ночь лил дождь, и папка понес Рокси назад в машину, и Рокси смотрела из-под капюшона халата, как на грудь падают капли.
Сегодня вечером Рокси ждут – ну, как бы. По крайней мере, кое-кто схлопочет будь здоров, если Рокси потеряется. Но ей шестнадцать, и проблема решается одной СМС.
Матерь Ева затворяет дверь, и они остаются наедине. Матерь Ева садится на стул и говорит:
– Живи здесь сколько хочешь.
– Почему так?
– У меня про тебя хорошее предчувствие.
Рокси смеется:
– А если б я была пацаном?
– Ты же не пацан.
– У тебя про любую женщину хорошее предчувствие?
Матерь Ева качает головой:
– Не настолько. Хочешь пожить здесь?
– Ага, – отвечает Рокси. – Ну, чуток – точно. Гляну, что вы тут замутили. Мне нравится ваше… – она подыскивает слово, – ощущение здесь нравится.
