Сила неведомая - [54]

Она улыбнулась, когда заговорила:

– Верно! И вы спасли бы этого призрака от окончательного растворения в воздухе?

– Спас бы! – ответил он. – Я бы охотно поместил вас под Божье заступничество, – и он торжественно перекрестил её, – посредством молитвы, которая вывела бы вас из запутанных жизненных путей нашего времени к истинному счастью!

Она схватила его руку и импульсивно поцеловала её.

– Вы добры! Вы так добры! – сказала она. – А я дикая и своевольная, простите меня! Я теперь пожелаю вам доброй ночи, ведь мы уже у ворот! Доброй ночи, маркиз! Обещаю, что вы полетите со мной на Восток, одна я не поеду! – И она одарила их обоих очаровательной улыбкой, затем повернулась и покинула, ступив на обратную дорожку к дому, которая была густо усажена деревьями, так что её фигура почти немедленно скрылась из виду.

Двое мужчин молча переглянулись.

– Вам не удастся ей помешать! – предостерегающе сказал Алоизус.

Риварди нетерпеливо дёрнулся.

– А вам?

– Мне? Сын мой, у меня нет никаких намерений относительно неё! Мне бы хотелось видеть её счастливой – у неё огромное богатство, огромный интеллект и способности, но всё это не даёт истинного счастья женщине. И всё же я сомневаюсь, сможет ли она вообще стать счастливой когда-либо в обычном смысле.

– Нет, потому что она не обычная женщина. Тем хуже для неё, я думаю, – быстро сказал Риварди.

– И для вас! – многозначительно добавил Алоизус.

Риварди ничего не ответил, и они зашагали рядом молча; священник распрощался с товарищем у ворот монастыря, а маркиз отправился в свою собственную полуразрушенную виллу, с её осыпавшимися стенами, выраставшими из листвы и напоминавшими об историческом прошлом, когда Цезарь проводил праздные часы в его великих садах, которые теперь стояли в запустении.

В это время Моргана – предмет их общих мыслей – шла по дорожке к морю. В одиночестве она стояла, задумчивая, глядя на лунный свет в воде. Она простёрла руки в изнурении и с молящим жестом:

– У меня есть всё! Всё, что можно купить за деньги! И всё-таки та неизвестная величина по имени «счастье» не продаётся. Что же это? Почему так? Я словно принцесса из сказки «Тысяча и одна ночь», которая была вполне довольна её прекрасным дворцом, пока старуха не прошла мимо и не сказала ей, что не хватает только яйца птицы Рух для полного совершенства. И она сразу же стала несчастной и недовольной, потому что у неё не было яйца птицы Рух! Я считала её глупышкой, когда читала эту сказку в детстве, но теперь сама я – ещё большая дура, чем она! Мне нужно яйцо птицы Рух!

Она рассмеялась про себя и подняла глаза на великолепную луну, круглую, как золотой щит в небе.

– Как же сияла луна в ту ночь в Калифорнии! – пробормотала она. – И Роджер Ситон – увалень как есть – отдал бы всё на свете за то, чтобы удержать меня в своих объятиях и поцеловать меня, как он однажды сделал, когда сказал, что «не это имел в виду»! Ах! я гадаю, будет ли он хоть когда-нибудь иметь это в виду! Быть может, только когда будет уже слишком поздно!

И тогда в её памяти всплыл образ Манеллы: её яркая, горячая, мрачная красота, её искренняя самоотдача чистой примитивной страсти, – и она улыбнулась холодной, мелкой, странной улыбкой.

– Может он и женится на ней, – сказала она, – хотя вряд ли! Но если и так, то никогда он не полюбит её так, как любит меня! Как же мы играем на схожих целях наших жизней! Он – мужчина, не подходящий для семьи, как и я, и если кто-либо из нас преуспеет в своём деле, то что тогда? Будем ли мы довольны жизнью, завоевав победу, но оставшись без любви?

Глава 17

– Так значит, человек из Вашингтона велел тебе принести это мне?

Роджер Ситон задал этот вопрос Манелле, вертя в руках нераскрытое письмо, которое она только что ему вручила. Она утвердительно кивнула головой. Он с недоверием посмотрел на неё, усмехнувшись тем очевидным страданиям, которые ей причиняло её платье и вся одежда. Он снова перекинул между пальцами письмо, будто игрушку.

– Ничего не понимаю! А ты?

Манелла пожала плечами с очаровательным безразличием.

– Я? Мне-то откуда знать? Я думала, он твой друг?

– Ничего подобного! – и Роджер лениво потянулся и зевнул. – У него нет друзей среди бедняков. Однако он добрый товарищ каждому, у кого обширная касса. Он жесток, как старый, высохший грецкий орех без сердцевины…

– Ты неправ! – сказала Манелла, внезапно вспыхнув. – Ты неправ и несправедлив! Он уродливый старик, но очень добрый.

Ситон откинул голову назад и искренне весело рассмеялся.

– Манелла, о Манелла! – воскликнул он. – И что же он такого сказал или сделал, чтобы завоевать столь доброе мнение о себе? Не наговорил ли он тебе комплиментов, не называл ли красавицей? Каждый может это сказать, дорогуша! Не нужно слов мистера сенатора Гвента, чтобы удостоверить этот факт! То, что ты находишь его старым и уродливым, это естественно, но то, что ты при этом называешь его «очень добрым», меня весьма удивляет!

Манелла серьёзно смотрела на него, и её красивые глаза сияли, как драгоценные камни из-под длинных чёрных ресниц.

– Ты надо всем насмехаешься! Очень жаль!

Её тон содержал в себе слабый упрёк. Он улыбнулся.