"Сила молитвы" и другие рассказы - [5]

Болел Иов тяжело и долго. Все даже боялись: вдруг он умрет? Но первой умерла Люба.

В последний раз я видела Любу за неделю до ее смерти. Пришла на горку за грибами, хотя какие грибы при такой засухе?

Люба сидела на своем заветном месте и пыталась открыть бутылку коньяка.

— Хочу напиться, а не могу, — подосадовала она, отшвырнув бутылку в сторону.

— Что празднуем? — спрашиваю.

— Поминки. Васька приходил!

Она зло выругалась по-цыгански и сказала:

— Я двадцать лет ждала этой встречи — хоть увидеться на миг, хоть перемолвиться. А он пришел пьяный, похабный, чужой. Завалил меня на кровать и матюкается: «Че ломаешься, гопота детдомовская? Батя точно сказал — на таких, как ты, не женятся». Оказывается, я набивалась к нему в жены и прикидывалась недотрогой, чтобы его распалить. Бьет меня и зачем-то хвастается, что он еще в школе с Зинкою жил, потом с Катькой и с ее мамой… не могу говорить. Пойду.

Она пошла по тропинке какой-то шаткой походкой и, обернувшись, крикнула на прощанье:

— Эй, писательница, напиши, как одна дура Ваську за Христа принимала и молилась ему: «Ангел мой синеглазый». Ангел с рогами! Господи, как же я все перепутала! Перепутала, перепутала.

В тот же день Любу с инсультом увезли в реанимацию.

* * *

Перед смертью батюшка исповедал и причастил рабу Божию Любовь. Говорили они долго, но о чем — тайна исповеди. На погребении батюшка всплакнул украдкой, а на поминках строго сказал:

— Господь что повелел? «Не сотвори себе кумира». А у нас кумиров не счесть: телевизор ненаглядный с его завирушками или, ах, обожаемый Васька-прохвост. Вот ты, Ираида, о чем думала, когда за пьяницу замуж пошла? Он ни копейки не дал на сына и больного ребенка смертным боем бил.

— Всякий может ошибиться, — поджала губы Ираида. — Вон Люба Ваську-поганца боготворила, хоть и умнее меня была.

Мне захотелось заступиться за Любу, и почему-то вспомнилась история пушкинской Татьяны… Странная, согласитесь, у нее была любовь. Татьяна фактически не знакома с Онегиным, видела его лишь мельком, да и то озабоченного своим пищеварением: «Боюсь: брусничная вода мне б не наделала вреда». Но она пишет незнакомцу:

Ты в сновиденьях мне являлся,

Незримый, ты мне был уж мил,

Твой чудный взгляд меня томил,

В душе твой голос раздавался.

Татьяна ищет Бога, это Его голос она слышит в душе. И каким же жестоким было разочарование, когда она находит в библиотеке Онегина антихристианские книги и однажды видит его во сне в окружении нечистой силы и повелителем в мире зла. «Татьяна — это я», — признавался Пушкин, излагая в сюжете о Татьяне историю своих духовных исканий, где было много обольщений. Но было то чистосердечное стремление к истине, что завершилось предсмертной исповедью с высокими словами о Христе.

Вот и Люба искала Бога. История ее любви — это история того предчувствия юной души, когда она откуда-то знает Незнаемого, слышит Его зов. Она ищет божество среди людей и томится той высокой духовной жаждой, какую не утоляет ничто земное. Нет душе покоя, пока не встретит Христа.

* * *

Перед смертью Люба вызвала нотариуса и завещала иноку Иову свой дом, усадьбу и счет в банке с наказом помогать горемычным. Батюшка во исполнение завещания тут же подселил в усадьбу старушку, которую избивал внук-наркоман. Население приюта потихоньку множилось. А Иов хватался за голову и вспоминал удивляясь: почему у Любы все получалось? И горемычные, хворые, немощные люди как родную любили ее. А у Иова что ни день, то напасть. Вчера ночью опять обмочилась «ничейная» старушка, страдающая циститом. А стиральная машина сломалась, и смены чистого белья нет. Сегодня слегла с радикулитом повариха Ираида, готовить некому. Иов вызвался сам приготовить обед, и у него не только подгорела каша, но и гороховый суп истлел в угольки. Страшнее всего была словоохотливость старух. Им почему-то надо было рассказать Иову, что ночью было совсем плохо, но к утру, слава Богу, прошло.

— Говорильня какая-то, помолиться некогда! — сетовал инок.

— Выслушай их. Там ведь горя вагон! — отвечал ему батюшка. — В монашестве главное — самоотречение.

Иов учился самоотречению. Точнее, Господь учил его, погрузив в то море забот, когда уже не до себя и смиряется в напастях горделивое я.

Слава Богу, что помогал Игорь, сын Веры Игнатьевны. Он привозил из города продукты, лекарства и памперсы для бабушки с циститом. Игорь тут же починил стиральную машину: «Нет проблем», — говорит. А еще он возил старушек по святым местам.

Однажды он привез их на экскурсию в Оптину пустынь. Старушки гуськом потянулись за экскурсоводом, а инок Иов сидел на скамейке у храма, грелся на солнышке и блаженствовал.

— А я маму к себе перевез, — сообщил он радостно. — Она память потеряла, совсем беспомощная уже. А меня мама помнит и зовет прежним именем: «Петенька милый, хороший мой Петенька».

А еще мама помнила, как бабушка водила ее, маленькую, за ручку в храм. Мама впала в детство, но в православное детство.

— Мама меня любит, — сказал застенчиво Иов. Прибежал Ванечка, улыбнулся иноку, а тот обнял его.

— Я долго думал, — сказал Иов серьезно, — и понял: в мире еще так много любви, что антихрист не пробьется через этот заслон.