"Сила молитвы" и другие рассказы - [31]
— Видишь, Сашочек, как ты разрумянился! Это на тебя болюсы хуато такое оказывают воздействие. Кому что, как говорится. А нам с твоим крестничком Сам Бог велел. Давай, Сашунчик, наливай.
Она так и разделяла нас: он — Сашочек, а я — Сашунчик.
— Ну как, Сашунчик, тебе моя полынная? Хороша? То-то же, не у Пронькиных. А Сашочку нельзя. Ни в коем случае нельзя. Даже вот столечко выпьет — и ему смерть мгновенная. Не я придумала. Врачи говорят.
И так под неусыпным присмотром Зои Ивановны мой крестный прожил между первым и вторым инсультом целых пятнадцать лет. Несколько раз за эти годы она водила его в храм Рождества Христова.
— Да как исповедовался?.. — задумывался дядя Саша над моим вопросом. — Грешен? Грешен.
Грешен? Грешен. Вот и все. А я и не возражаю, что грешен. Что ж возражать, если грешен. Хотя какой на мне такой грех, ума не приложу. Жил, людям зла не делал. Но исповедь, как говорится, есть исповедь. Пришел, так не увиливай. Потом причащался. Вот бы тогда в органах узнали, что я причащаюсь. Етись ты конем! Смешно и представить. А помнишь, Санька, как ты попа за нос цапнул? Это еще что! Мой Андрюха попа и вовсе струей окатил. Тот очень сердился. А на тебя нет.
Тема работы в органах печалила дядю Сашу:
— Отдыха не знал. А какова теперь благодарность? Эти копейки? Лучше бы я всю жизнь столяром работал, плотником, слесарем. А еще лучше в деревне…
Когда крестного взял под арест второй инсульт, он уже не оправился, несколько дней был без сознания, никого не узнавал и только звал какую-то Любу.
— Сашунчик, не знаешь, где эту Любу разыскать? — спрашивала Зоя Ивановна. — Чудно, ей-Богу! Я у него Зоя. Та жена была Света. А он ни меня, ни ее не зовет, а только: «Люба! Где Люба? Позовите Любу!» Я бы ему ее привела, лишь бы только Сашочек мой выздоровел.
Я обзвонил всех, кого только можно. Никто не знал никакую Любу. Так и ушла эта тайна вместе с моим крестным, а я из второго ряда обороны перебрался в первый.
Самый оригинальный способ убийства
Отец Афанасий не поверил своим ушам… Шла обычная исповедь. Одни старушки пытались доказать ему, что они совершенно безгрешны, а во всем виноваты зятья, мужья и родные сестры. Другие, напротив, уверяли, что грешнее их нет никого на белом свете. Одна принесла с собой, как обычно, свою греховную тетрадь, в которую ежедневно вписывала вереницы своих прегрешений, включая даже такие, как убийство мыши во сне с особой ненавистью. Мужчины вели себя, как всегда, сдержаннее, не рыдали, не били себя в грудь, не сваливали вину на жен и детей.
И вдруг этот незнакомец…
— Отец… Не знаю, как обращаться к тебе…
— Отец Афанасий.
— Отец Афанасий, благослови на убийство.
Вот тут-то ушам и не поверилось.
— Не расслышал. На что благословить?
— На убийство.
И при этом так спокойно, даже с достоинством. С вызовом? Священник пригляделся. Нет, без вызова.
Перед произнесением просьбы благословить на убийство человек каялся, что имеет недостаток в любви ко всем людям, а иных даже вовсе ненавидит. Но ведь каялся…
— На охоту собрались? — вдруг разволновавшись, попытался пошутить отец Афанасий.
— На охоту. На человека охотиться хочу. Благослови.
— Та-ак… Поподробнее нельзя ли?
— Можно. Дело несложное. Жену мою соблазнил.
Священник вгляделся в него. Лет под сорок человеку, вроде бы давно не юноша. Примерно того же возраста, что и сам отец Афанасий.
— А жена где теперь? Надеюсь, не убитая?
— Ее я выгнал. У матери своей спасается.
— Убивать не собираешься?
— Это как вопрос решится.
— Стало быть, если войдешь во вкус, то и ее приговоришь… В законном браке пребываете?
— Расписаны.
— Расписаны — это гражданский брак.
— Гражданский, отец Афанасий, это когда так, шаляй-валяй живут.
— Ошибаешься. Когда шаляй-валяй, это просто сожительствуют. Строже говоря, во грехе живут. А когда только расписаны, а не венчаны, это гражданский брак.
— Что-то я впервые про такое слышу. По-моему, ты ошибаешься.
— Погоди. Ты расписывался с ней в загсе?
— В загсе.
— Как расшифровывается слово «загс»?
— Это…
— … запись актов гражданского состояния. Верно?
— Нуда, верно.
— Значит, ваш брак там определен как гражданское состояние. Это лишь гражданский брак. А законный — это когда в храме Божием.
— Мне все равно, я, если бы и венчанные, прогнал бы ее. Отец Афанасий, даешь благословение на убийство?
— Погоди…
— Не надо меня уговаривать, я уже все решил.
— Зачем же тебе благословение? На меня захотел вину свою?..
— Не знаю… Подумал, что… Понимаю, не дашь благословения?
— А как ты думал!
— Остальные-то грехи отпускаешь мне?
— Остальные — да… Раскаиваешься, что задумывал убийство?
— В этом нет. И не собираюсь. Обойдусь без благословения…
И человек зашагал прочь от священника к выходу из церкви. Отец Афанасий растерялся. «Уйдет! И убьет! Говорил все так спокойно, без истерик, взвешенно. Непременно убьет».
К нему уже подходил на исповедь знакомый прихожанин.
— Игорь, верни этого! Скажи: отец Афанасий просит вернуться.
Тот выполнил просьбу.
— Вот ты говоришь: благословение тебе, — заговорил батюшка, приблизив лицо к лицу замыслившего убийство. — А я не могу тебе его дать без благословения владыки.
— Как это?
