Сила и слава - [13]

— Мама знает?

— Нет! Ей я не могу довериться, — с убийственной прямотой ответила Корэл. Она уже не была в их власти. Они принадлежали прошлому. Лет через сорок они исчезнут, как прошлогодний снег…

— Лучше покажи-ка мне его, — сказал капитан.

Он шел медленно; ощущение счастья по каплям уходило из него, быстрее, чем у человека несчастного: несчастный всегда готов к беде. Она шла впереди него; две ее тонкие косички выгорели на солнце; он впервые осознал, что она в том возрасте, когда мексиканские девушки уже созревают для первого мужчины. Что с ней будет? Он отогнал от себя проблемы, над которыми не хотел думать. Когда они проходили мимо окна спальни, он взглянул на изможденное тело, скрючившееся в одиночестве под москитной сеткой; и с жалостью к себе вспомнил, как был счастлив на реке, когда занимался мужским делом и не думал о других. И зачем только он женился?..

— Нам не следует впутываться в их политику, — заныл он, как ребенок, глядя в безжалостную полудетскую спину.

— Это не политика, — ответила она мягко. — Я знаю, что такое политика. Мы с мамой как раз проходим Реформу.

Она вынула ключ из кармана и отперла большой амбар, в котором хранили бананы до отправки по реке в порт. После яркого света внутри было очень темно. Кто-то испуганно зашевелился в углу. Капитан Феллоуз поднял фонарик и осветил маленького человека в рваном костюме. Он был небрит и жмурился от света.

— Quien es usted?[12] — спросил капитан Феллоуз.

— Я говорю по-английски.

Человек прижимал к себе чемоданчик, словно ожидал поезда и боялся его пропустить.

— Вам здесь нечего делать.

— Конечно, — сказал тот, — конечно.

— Нас все это не касается, мы иностранцы.

— Разумеется, я уйду, — сказал человек; он стоял, словно проштрафившийся солдат, ожидающий решения офицера.

Капитан Феллоуз помедлил.

— Вам лучше уйти в темноте. Ведь вы же не хотите, чтобы вас схватили?

— Конечно…

— Есть хотите?

— Немного, но это не имеет значения, — сказал человек и добавил с отталкивающим смирением: — Не окажете ли вы мне большую услугу?

— Какую?

— Немного… бренди.

— Я и так достаточно нарушил из-за вас закон, — сказал капитан Феллоуз. Он вышел из амбара и почувствовал себя выросшим вдвое, оставив согбенную фигурку в темноте среди бананов. Корэл заперла дверь и последовала за ним.

— Что это за религия, — сказал капитан Феллоуз, — клянчить бренди? Бесстыдство!

— Но ведь и ты иногда выпиваешь.

— Милая моя! — сказал капитан Феллоуз. — Когда ты станешь взрослой, ты поймешь разницу между тем, чтобы выпить немного бренди после обеда, и быть пьяницей.

— Может, я принесу ему немного пива?

— Нет, ты ничего ему не принесешь.

— Но ведь на слуг положиться нельзя.

Он ощутил бессильную досаду и сказал:

— Видишь, во что ты нас втравила!

Он вернулся в дом, вошел в спальню и стал рассеянно бродить среди обувных колодок. Миссис Феллоуз спала тяжелым сном. Ей снились свадьбы. Один раз она громко сказала: «Фата! Осторожней с моей фатой!»

— Что-что? — спросил он раздраженно. — Что?

Темнота упала, словно занавес. Минуту назад было солнце, и вот оно скрылось. Когда миссис Феллоуз проснулась, была ночь.

— Ты что-то сказал, дорогой?

— Это ты что-то сказала, — отозвался он. — Что-то о фате.

— Я, должно быть, задремала.

— До свадьбы и фаты еще далеко, — сказал он с мрачным удовлетворением. Он подошел и сел на кровать подальше от окна, не желая ничего видеть, ни о чем думать.

Сверчки завели свою песню, а за москитной сеткой светляки летали, как маленькие фонарики. Он положил свою тяжелую руку на тело под простыней, желая подбодрить жену и внушить ей уверенность, и сказал:

— Жизнь у нас сейчас неплохая, Трикси, верно? Совсем неплохая.

Но он почувствовал, как она вся сжалась: слово «жизнь» было запретным; оно напоминало о смерти. Она отвернула лицо к стене, а потом снова в отчаянии повернулась к нему. Фраза «повернуться к стене» тоже была запретной. Так она лежала, охваченная смертельным ужасом, ее страх все разрастался, захватывая все взаимосвязи и целый мир неодушевленных вещей; это было подобно эпидемии. Ни на что нельзя смотреть долго, потому что все таило угрозу… Даже простыня… Она сбросила ее с себя и проговорила:

— Так душно. Так душно…

Обычно счастливый и неизменно несчастная встречали на кровати ночь с чувством недоверия. Они были спутники, отрезанные от всего мира, для которых все бессмысленно, кроме того, что живет в их сердцах; они были как дети, которых уносит карета через безмерное пространство неведомо куда.

С какой-то отчаянной веселостью он начал напевать песенку военных лет; он не желал слышать шагов во дворе, направлявшихся к амбару.

* * *

Корэл положила на землю лепешки и кусок цыпленка и отперла дверь. Бутылку «Сервесы Монтесумы» она держала под мышкой. В темноте снова послышалась испуганная возня.

— Это я, — сказала она, чтобы успокоить его, но фонарик не включила. — Вот пиво и немного еды.

— Спасибо, спасибо.

— Полиция ушла из деревни на юг. Вам лучше пойти на север.

Он ничего не ответил.

— Что они с вами сделают, если найдут? — спросила она с жестоким любопытством ребенка.

— Расстреляют.

— Вам, наверное, очень страшно? — поинтересовалась она.