Сила бессильных - [3]

Обстоятельства, о которых я говорил, представляют собой, разумеется, лишь обусловливающие факторы и некое событийное обрамление вокруг основ власти посттоталитарной системы. Попытаюсь далее раскрыть отдельные особенности этих основ.

3.

Директор овощного магазина поместил в витрину между луком и морковью лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

Почему он это сделал? Что тем самым хотел сообщить миру? Действительно ли им овладела идея соединения пролетариев всех стран? Овладела ли так сильно, что он почувствовал неодолимую потребность оповестить о своем идеале общественность? Задумывался ли он на самом деле хоть на мгновение над тем, как бы такое соединение могло осуществиться и что бы означало?

Думаю, можно предположить, что подавляющее большинство зеленщиков совершенно не задумывается над смыслом лозунгов в своих витринах и тем более не намерено их использовать для выражения своих взглядов на мир.

Этот лозунг привезли нашему зеленщику с базы вместе с луком и морковью, а он повесил его в витрину просто потому, что так уж делается годами, что так делают все, что так должно быть. Если бы он этого не сделал, у него могли быть неприятности: его могли бы упрекнуть, что не оформил витрину; кое-кто даже мог бы его обвинить в нелояльности. Он сделал это потому, что так приходится делать, если хочешь чего-то добиться в жизни; что это одна из тысяч тех «мелочей», которые гарантируют ему относительно спокойную жизнь «в согласии с обществом».

Как видим, семантическое содержание выставленного лозунга зеленщику безразлично. Если он и помещает лозунг в витрину, то делает это не потому, что лично стремится ознакомить общественность с его содержанием.

Это, естественно, не означает, что в его действиях нет никаких мотивов и смысла и что своим лозунгом он никому ничего не сообщает. Этот лозунг выполняет функцию знака и как таковой содержит, пусть зашифрованную, но вполне определенную информацию. Вербально ее можно было бы выразить так: я, зеленщик ХУ, нахожусь на месте и знаю, что должен делать; веду себя так, как от меня ожидают; на меня можно положиться и нельзя ни в чем упрекнуть; я послушный и потому имею право на спокойную жизнь. Это сообщение, разумеется, имеет своего адресата: оно направлено «наверх», к начальникам зеленщика, и является одновременно щитом, которым зеленщик ограждает себя от возможных доносчиков.

Таким образом, своим подлинным смыслом лозунг напрямую связан с существованием зеленщика и отражает его жизненный интерес. Но в чем же он? Обратим внимание: если бы зеленщика заставили поместить в витрину лозунг «Я боюсь, а потому беспрекословно послушен», он бы не отнесся к его содержанию так безразлично, хотя это содержание в данном случае полностью обнажало бы скрытый подтекст. Зеленщик, вероятно, уклонился бы от вывешивания в своей витрине столь недвусмысленного сообщения о своем унижении, ему было бы неприятно и стыдно. Это и понятно: всё-таки он — человек и, следовательно, имеет чувство человеческого достоинства.

Чтобы избежать подобных осложнений, признание в лояльности должно иметь форму знака, указывающего хотя бы своей словесной оболочкой на какие-то высшие, бескорыстные, побуждения. Зеленщику следует предоставить возможность сказать хотя бы самому себе: «А почему, в конце концов, пролетарии всех стран не могут соединиться?»

Знак помогает, таким образом, скрыть от человека «низменные» мотивы его послушания, а тем самым и «низменные» опоры власти. Скрывает их за фасадом чего-то «возвышенного».

Этим «возвышенным» является идеология. Идеология как искусственная форма отношений с миром, внушающая человеку иллюзию того, что он является цельной, достойной и нравственной личностью, дает ему тем самым возможность не являться таковым в реальности; как эрзац чего-то «надличностного» и абстрактного позволяет ему обмануть свою совесть и скрыть от мира и от самого себя свое истинное положение и свой бесславный «modus vivendi».

Это эффективное — но одновременно как бы и вполне достойное — удостоверение личности, предъявляемое и «вверх», и «вниз», и в «стороны», и людям, и Богу. Это ширма, за которой человек скрывает свою «подчиненность бытию», свое отчуждение и свое приспособление к существующему положению вещей. Это алиби, приемлемое для всех: от зеленщика, который свою боязнь потерять место прикрывает показным интересом к объединению пролетариев всех стран, до высокопоставленного функционера, маскирующего свой интерес удержаться у власти якобы служением рабочему классу.

Исходная — «алибистическая» — функция идеологии состоит, таким образом, в том, чтобы создавать у человека как жертвы и как опоры посттоталитарной системы иллюзию, что он находится в согласии с человеческим укладом жизни и с порядком мироздания.

Чем у же поле деятельности той или иной диктатуры и чем менее цивилизованно общество, тем более неприкрыто может осуществляться воля диктатора: скажем, посредством «голой» дисциплины, а значит, без усложненного «отношения к миру» и «самокопания». Однако чем сложнее механизмы власти, чем более широкое и более расслоенное общество они охватывают, чем дольше существуют, тем большее количество индивидуумов «извне» они должны в себя вовлекать, и тем большее значение в сфере их деятельности получает идеологическое «алиби» как некий «мост» между властью и человеком, по которому власть подбирается к человеку, а человек приходит к власти.