Сила бессильных - [14]

Ничего не поделаешь: ни одна из обозримых сегодня альтернативных политических моделей, пусть даже самая привлекательная, в действительности, по всей вероятности, не является тем, что могло бы по-настоящему оживить эту «скрытую сферу», зажечь людей и общество, вызвать реальную политическую активность. Потенциальная политика в посттоталитарной системе имеет иное поле деятельности: постоянное и напряженное противоречие между комплексными притязаниями этой системы и интенциями жизни, то есть элементарной потребностью человека жить, пусть и до определенной меры, но в согласии с самим собой, жить хотя бы сносно, не подвергаясь унижениям со стороны начальства и администрации, не находясь постоянно под контролем полиции, иметь возможность свободно высказываться и, реализовав свой природный творческий потенциал, иметь правовую защищенность и т. д. и т. п. Все это так или иначе непосредственно затрагивает эту «скрытую» сферу, все это относится к тому основополагающему, вездесущему и неутихающему противоречию, которое неизбежно втягивает в себя людей.

Но абстрактные варианты идеального политического или экономического устройства не занимают их, и это естественно в такой степени не только потому, что каждый знает, сколь незначительны его шансы повлиять на это устройство, но и потому, что люди сегодня все яснее понимают: чем меньше какая-то политическая доктрина исходит из конкретного человеческого «здесь и сейчас» и чем более она направлена на какие-то абстрактные «там» и «когда-нибудь», тем легче она превращается в новый вариант человеческого порабощения. Люди, живущие в посттоталитарной системе, слишком хорошо знают, что не столь важно, находится ли у власти одна партия или несколько партий и как они называются, сколь просто то, можно или нельзя жить по-человечески.

Освободиться от традиционных политических штампов и привычек, глубже проникнуть в подлинный мир человеческого существования и уже из его анализа приходить к политическим выводам — это не только более реалистично с точки зрения политики, но и одновременно — с точки зрения «идеального состояния» — политически более перспективно. Реальное, глубокое и беспрерывное изменение ситуации к лучшему, как я попытаюсь показать в другом месте, по-видимому, не может сегодня основываться на том, пробьется ли — даже если бы это и было возможно — та или иная, опирающаяся на традиционные политические представления и в конце концов лишь поверхностная (т. е. структурная, системная) политическая концепция; это изменение должно будет исходить — как никогда и нигде раньше — от человека, от человеческого существования, из основополагающего изменения его положения в мире, его отношения к себе самому, к другим людям, ко всему окружающему. Создание более совершенной хозяйственной и политической модели должно сегодня, видимо, более чем когда бы то ни было, исходить из каких-то более глубоких экзистенциальных и нравственных изменений в обществе. Это не что-то само собой разумеющееся, что достаточно придумать и приобрести, словно новый автомобиль; это что-то такое, что может сформироваться, если речь не идет о каком-то новом варианте прежнего маразма, только как проявление изменяющейся жизни. Следовательно, введение более совершенной системы никоим образом не может автоматически гарантировать и более совершенную жизнь, а скорее наоборот: только на фундаменте более совершенной жизни можно, вероятно, возводить и более совершенную систему.

Я повторяю, что не умаляю значения политической рефлексии и концептуальной политической работы. Более того, полагаю, что подлинная политическая рефлексия и подлинная концептуальная политическая работа — это именно то, чего нам постоянно не хватает. Говоря «подлинная», я имею в виду такую рефлексию и такую концептуальную работу, которые свободны от всех традиционных политических схем, привнесенных в наши условия из мира, который уже никогда) не возвратится (а его возвращение все равно ничего существенно не разрешило бы).

Второй и Четвертый Интернационалы, как и множество других политических сил и организаций, могут, разумеется, существенно поддержать различные наши попытки политическим способом. Но ни одна из этих сил между тем не решит за нас проблемы: они действуют в другом мире, возникли в других условиях, их теоретические концепции, возможно, для нас интересны и поучительны. Однако только тем, что мы с ними идентифицируемся, свою проблему мы не решим. А попытка наладить в нашей стране те дискуссии, которые движут политической жизнью в демократическом обществе, мне кажется совершенно безумной: возможно ли, к примеру, с серьезным лицом дискутировать о том, хотим ли мы изменить систему или только реформировать? Для наших условий это — типичная псевдопроблема: у нас пока нет возможности ни реформировать, ни изменить систему; нам вообще не ясно, где начинается изменение; мы знаем по собственному суровому опыту, что ни «реформа», ни «изменение» сами по себе ничего не гарантируют; и нам в конце концов все равно, представляется ли с точки зрения той или иной доктрины система, в которой мы живем, «измененной» или «реформированной»: мы ведем речь о том, чтобы можно было достойно жить, чтобы система служила человеку, а ни в коем случае человек — системе, и боремся за это теми средствами, которыми допустимо за это бороться и которыми бороться за это имеет смысл; и пусть какой-то западный журналист, находящийся в плену политических стереотипов системы, в которой сам живет, называет эти средства слишком легальными или слишком авантюрными, ревизионистскими, контрреволюционными или революционными, буржуазными или коммунистическими, правыми или левыми — это нас интересует в последнюю очередь!