Сигрид Унсет. Королева слова - [192]

Шрифт
Интервал

. Но если тогда Сигрид действительно чувствовала ту красоту, о которой пелось в песне, и в тот момент под елкой жизнь и впрямь была прекрасной — как была она прекрасной и позже, когда при виде елки ликовала Моссе, — сейчас оно куда-то ушло. И все-таки Сигрид продолжала искать в себе это ощущение, ведь где-то оно должно быть, вопреки всем невзгодам.

Как бы то ни было, когда Унсет выглядывала в окно, ее серьезное лицо смягчалось, на губах появлялась улыбка, а в глазах — веселый огонек. Именно на это Рождество у ее рождественских кормушек кишмя кишели птицы. Она поставила по кормушке за каждым окном и была вознаграждена облачками красных, желтых, черных и белых перьев. У маленьких мешочков, которые она связала, собрались снегири, овсянки, зеленушки и синицы всех мастей. Но пока она не видела ни одного ежика — должно быть, все замерзли. Писательница всегда беспокоилась о мелких животных, птицах и цветах; эта заботливость была хорошо известна ее близким, как и панцирь сдержанности, который она надевала в обществе.


Сигрид Унсет на пару с Ингеборг Мёллер когда-то организовали свой женский клуб и назвали его «Клуб золотого века». Теперь в качестве предмета изучения подруги выбрали Петтера Дасса, с которым Сигрид, по ее утверждению, состояла в родстве, и принялись с наслаждением перечитывать «Нурланнский горн». Они планировали съездить в Данию, а больше всего, признавалась Сигрид Унсет в письме Кнопфу, она хотела снова увидеть Англию, но на такое путешествие сил у нее не хватит. Ингеборг Мёллер и Сигрид Унсет собирались лететь в Копенгаген на самолете.

Целью их поездки было посещение могил Эленшлегера и Рабека, музея Торвальдсена и самое главное — Калуннборга. Как знать, возможно, этой поездке суждено стать последним свиданием Сигрид Унсет с Данией. Встретить лето в родных краях — что может быть прекраснее?

Постепенно и собственный сад писательницы приобретал желанный облик. Ей помогли обрезать плодовые деревья и заново посадить ягодные кустарники. Форзиция, которую она посадила в память об Америке, благополучно пережила две суровые зимы и теперь радовала хозяйку золотым фейерверком, ярко выделяющимся на фоне голых пока ветвей деревьев. Довольная Сигрид Унсет подробно расписывала свой сад Альфреду Кнопфу — про творчество у нее вышло гораздо меньше, но под конец она добавляет, как бы извиняясь: «Ничто не обрадует меня больше начала работы над новым большим романом»[873].

Путешествие в Данию закончилось для Сигрид Унсет в Калуннборге. По возвращении в Копенгаген ей стало плохо. Согласно первоначальному плану подруги собирались завершить поездку отдыхом на даче Лютткенсов на острове Вен в Эресунне. Теперь же Лютткенсам самим пришлось приехать за Унсет в Копенгаген. Ее апатическое состояние их сильно напугало. Казалось, Сигрид Унсет потеряла память. После нескольких дней отдыха ее посадили на поезд, а в Осло ее встретила сестра Сигне и отвезла в Лиллехаммер. Сестре было ясно, что речь идет не только о физическом недомогании. Больше всего Сигрид говорила о Хансе, о том, как она за него переживает. Ее тревожил сложный характер Ханса: с одной стороны, вспоминался ласковый ребенок, часы их горячих совместных молитв; веселый, остроумный молодой человек, чей блестящий ум не уступал ее собственному. С другой — никто не способен был так иронизировать над матерью, как он; «великая женщина, что исключительно по милосердной своей доброте взяла нас, слабых и безнадежных, под свое крыло», — говорил он. Из-под его уверенной руки рисовальщика нередко выходили более жестокие карикатуры на мать, чем те, которые появлялись в бытность Сигрид Унсет председателем Союза писателей. Видя противоречивые чувства, борющиеся в душе Ханса, она раз за разом напоминала сыну и себе, что всегда старалась поступать в его интересах. Она была уверена в том, что монастырская школа пойдет ему во благо, и только теперь осознала, что Ханс никогда не простил ей изгнание из дома. И как ему, идеализировавшему отца, понять, что Сварстад всегда пытался избежать ответственности? Сигне утешала сестру, пытаясь подобрать слова, но Сигрид Унсет пребывала в полном душевном разладе и отчаянии[874]. В Бьеркебеке ее ждал заботливый уход и отдых в кровати под балдахином под пение птиц в саду. На какое-то время Эйлиф Му взял на себя ее переписку. В частности, он объяснил Альфреду Кнопфу, что в ближайшее время ждать от писательницы новых рукописей не приходится. Му сообщил, что проблемы со здоровьем вызваны перенапряжением. После многочисленных обследований удалось выяснить — то, что сначала сочли опухолью, было «затвердением в мозге, возникшим в результате перенапряжения сил, связанного с работой». Унсет лечили витаминами и гормонами, но Му не испытывал оптимизма относительно способности писательницы в будущем заняться крупным творческим проектом. «Не думаю, что она сможет написать еще одну большую книгу. Полагаю, что она и сама это понимает, — писал ее ближайший помощник, бывший рядом с ней на протяжении всех лиллехаммерских лет. — На мой взгляд, болезнь ее не столько физического, сколько психического свойства»


Рекомендуем почитать
Оставь надежду всяк сюда входящий

Эта книга — типичный пример биографической прозы, и в ней нет ничего выдуманного. Это исповедь бывшего заключенного, 20 лет проведшего в самых жестоких украинских исправительных колониях, испытавшего самые страшные пытки. Но автор не сломался, он остался человечным и благородным, со своими понятиями о чести, достоинстве и справедливости. И книгу он написал прежде всего для того, чтобы рассказать, каким издевательствам подвергаются заключенные, прекратить пытки и привлечь виновных к ответственности.


Императив. Беседы в Лясках

Кшиштоф Занусси (род. в 1939 г.) — выдающийся польский режиссер, сценарист и писатель, лауреат многих кинофестивалей, обладатель многочисленных призов, среди которых — премия им. Параджанова «За вклад в мировой кинематограф» Ереванского международного кинофестиваля (2005). В издательстве «Фолио» увидели свет книги К. Занусси «Час помирати» (2013), «Стратегії життя, або Як з’їсти тістечко і далі його мати» (2015), «Страта двійника» (2016). «Императив. Беседы в Лясках» — это не только воспоминания выдающегося режиссера о жизни и творчестве, о людях, с которыми он встречался, о важнейших событиях, свидетелем которых он был.


100 величайших хулиганок в истории. Женщины, которых должен знать каждый

Часто, когда мы изучаем историю и вообще хоть что-то узнаем о женщинах, которые в ней участвовали, их описывают как милых, приличных и скучных паинек. Такое ощущение, что они всю жизнь только и делают, что направляют свой грустный, но прекрасный взор на свое блестящее будущее. Но в этой книге паинек вы не найдете. 100 настоящих хулиганок, которые плевали на правила и мнение других людей и меняли мир. Некоторых из них вы уже наверняка знаете (но много чего о них не слышали), а другие пока не пробились в учебники по истории.


Пазл Горенштейна. Памятник неизвестному

«Пазл Горенштейна», который собрал для нас Юрий Векслер, отвечает на многие вопросы о «Достоевском XX века» и оставляет мучительное желание читать Горенштейна и о Горенштейне еще. В этой книге впервые в России публикуются документы, связанные с творческими отношениями Горенштейна и Андрея Тарковского, полемика с Григорием Померанцем и несколько эссе, статьи Ефима Эткинда и других авторов, интервью Джону Глэду, Виктору Ерофееву и т.д. Кроме того, в книгу включены воспоминания самого Фридриха Горенштейна, а также мемуары Андрея Кончаловского, Марка Розовского, Паолы Волковой и многих других.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.


Свидетель века. Бен Ференц – защитник мира и последний живой участник Нюрнбергских процессов

Это была сенсационная находка: в конце Второй мировой войны американский военный юрист Бенджамин Ференц обнаружил тщательно заархивированные подробные отчеты об убийствах, совершавшихся специальными командами – айнзацгруппами СС. Обнаруживший документы Бен Ференц стал главным обвинителем в судебном процессе в Нюрнберге, рассмотревшем самые массовые убийства в истории человечества. Представшим перед судом старшим офицерам СС были предъявлены обвинения в систематическом уничтожении более 1 млн человек, главным образом на оккупированной нацистами территории СССР.


«Мы жили обычной жизнью?» Семья в Берлине в 30–40-е г.г. ХХ века

Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.