Сигрид Унсет. Королева слова - [178]

Пытаясь скрасить ожидание, она с головой погрузилась в работу. В гостинице никому не мешало, что она постоянно варила кофе и ночи напролет сидела за пишущей машинкой. Некоторое оживление внес неожиданный визит кузена Вольмера Гюта. Для Сигрид он был все равно что младший брат, а его рассказы о датском Сопротивлении придали ей новых сил. От истории чудесного спасения самого Вольмера захватывало дух: ему удалось оторваться от немцев и добраться до Швеции вплавь. Двоим родственникам, которые встретились так далеко от родной Скандинавии, было о чем поговорить. Они вспоминали минувшие дни, родителей: его отец приходился братом ее матери, а его мать была сестрой ее отцу. Таким образом, Вольмер и Сигрид были дважды двоюродными братом и сестрой. Она с облегчением узнала, что дальше Вольмер направляется в Лондон, где хочет навестить Ханса. Говоря о сыне, писательница дала волю привычным уже смешанным чувствам. У нее было четкое ощущение, что в Лондоне Ханс развлекается от души — в его письмах постоянно упоминались какие-то новые девушки. В то же время он был явно очень занят, потому что ему редко удавалось найти свободную минуту написать матери.

Зато Унсет получила новое письмо от падчерицы Эббы. Та перебралась из «Дома Святой Катарины» в мастерскую Сварстада, но, к несчастью, вскоре после этого взрывной волной от большого взрыва в порту Осло там выбило все стекла. Эббе помогали выжить посылки с едой, которые на велосипеде привозила из маленького хутора в Рингерике дочь Гуннхильд Брит. Из подобных писем и прочих известий о нужде и нехватке продовольствия в Норвегии в мыслях писательницы складывалась картина родины, опустошенной войной. Она со страхом думала о том, что еще ей предстоит узнать по возвращении домой. Когда же Германия наконец капитулирует? От нетерпения Унсет даже перестала спать по утрам: лежа в кровати с открытыми глазами, она ожидала, когда принесут свежие газеты. Но итальянская кампания затянулась, да и союзники не торопились с освобождением Северной Европы.

Но вот 6 июня 1944 года пришло долгожданное известие о высадке сил союзников в северной Франции. Шесть дней спустя союзникам удалось пробить «Атлантическую стену» немцев, предварительно обеспечив преимущество в воздухе. Сигрид Унсет торжествовала и немедленно согласилась принять участие в радиопередаче, где на пару с Хоконом Ли должна была комментировать открытие нового фронта.

— Дорогие мои сограждане, наконец-то союзники вступили на французскую землю, — произнесла Сигрид Унсет в микрофон, подглядывая в блокнот. — На самом деле вместо речей я должна была бы пасть на колени и возблагодарить Бога[799].

В тот день она предпочла забыть о своих политических разногласиях с Хоконом Ли: «Я его недолюбливаю, но здесь мы делаем вид, что все норвежцы — лучшие друзья, а полоскать грязное белье будем уже дома»[800]. В обычных условиях она резко отзывалась и о Хоконе Ли, и о Карле Эванге, «который теперь все время расхаживает в расстегнутой рубашке и вот-вот объявит крестовый поход против супружеской верности». Вообще, по мнению Сигрид Унсет, наблюдать за поведением апологетов советской идеологии было довольно забавно[801].

Скрепя сердце признав, что возвращение домой затягивается, она приняла приглашение Хоуп Аллен отправиться в совместную вылазку на озеро Твитчелл близ Адирондакских гор. Они устроились в простом охотничьем домике, а потом Хоуп Аллен села на весла, и они поехали кататься по озеру. Сигрид Унсет это живо напомнило озера Нурмарки. Чего еще можно пожелать, вздыхала она в письмах сестре Рагнхильд, только совесть мучает: пока она тут развлекается, люди в Европе страдают. «Меня гложет чувство вины»[802], — часто повторяла она. С собой оба эксперта по Средневековью взяли по стопке книг и письменные принадлежности. Они читали, писали, ходили в походы и на пару расчесывали комариные укусы.

Здешняя природа сильно напоминала ей норвежскую, тревожила в памяти «наши воспоминания о горах», как она недавно выразилась о картинах из Вэршей, запечатленных в сознании ее сыновей и их друзей: «У каждого из них было свое любимое местечко в горах, где они много раз загорали на камнях, глядя вниз и, в общем, не особенно замечая, что там видят: плоскогорье, где им известна каждая тропка, глубокие шрамы долин, разбегающиеся по сторонам реки, вековое кольцо скал — серых вблизи, синеющих вдали и постепенно растворяющихся в дымке горизонта»[803].

Ближе к осени наконец-то объявился Ханс. Он прислал матери телеграмму с поздравлениями — 26 августа союзники вошли в Париж. И отправил письмо с Арне Скоуэном, который тем летом приехал в Нью-Йорк по делам Сопротивления. Унсет была немного знакома с Арне Скоуэном по Союзу писателей. Тот был ровесником Ханса, встречался с ним в Лондоне и передал писательнице горячий сыновний привет. От него она получила и свежие новости о событиях по ту сторону Атлантики, которые немного успокоили ее, но ей по-прежнему не терпелось отправиться домой. Однако судьба определила ей отпраздновать еще одно Рождество в Америке. Худшее Рождество в ее жизни, признавалась Сигрид Хоуп Аллен