Сибиряки - [169]
Отравленное сознание медленно возвращалось к Ольге. Она поднялась, качнулась от боли, вцепилась одной рукой в ящик.
— Прикажите лучше отнести матери этот трупик!..
Начальник госпиталя посмотрел, куда показала ему Червинская, и только сейчас различил в полутьме лежавшую на тюке мертвую девочку.
— Вы… это… простите меня, Ольга Владимировна…
В наспех разбитой в лесу операционной палате Ольга едва стащила с распухшей ноги сапог, надев мягкую больничную туфлю, и, прихрамывая и приседая, стала готовиться к операциям. Вечерней бомбардировкой было полностью выведено из строя несколько машин и фургонов, вдребезги разбиты важные и ценные приборы, в том числе совсем новенькое зубоврачебное кресло, а главное, пострадали при спешной эвакуации раненые. Трое из них получили свежие раны, один убит. Получили ранения и несколько человек медперсонала и автоматчиков.
Только к утру Ольга наконец оставила операционную и, дойдя с помощью Нюськи до отведенной им маленькой палатки в лесу, с наслаждением растянулась на койке. Теперь она думала об этом седом, строгом, но вовсе уж не таком бессердечном, бесчувственном человеке…
Громкий бесцеремонный крик разбудил Червинскую. Нюськи уже не было. В единственное окошечко врывался яркий солнечный луч.
— Спите, Червинская? Можно к вам?
Ольга поправила наброшенную на себя шинель, ответила не сразу:
— Да, войдите.
В палатку, пригнув голову, шагнул подполковник. Он был, как всегда, свежевыбрит, подтянут, бодр. Густые волнистые волосы серебряной копной небрежно закинуты назад.
— Разбудил?
— Разбудили, — прячась за холодность, ответила Ольга.
Начальник госпиталя окинул неторопливым взглядом палатку, поднял с земли стоявший в углу табурет.
— Ну как нога, Ольга Владимировна? — Подполковник постоял, придвинул к себе табурет, но не уселся, остался стоять перед Ольгой.
— Спасибо, прошла. — Ольга, не сводя глаз с явно взволнованного лица подполковника, замерла в ожидании чего-то необычного, важного для нее. Что он пришел сказать ей? Неужели наконец то, чего столько времени втайне ждала она от этого властного, грубого, часто не считавшегося с ней человека, все более заслонявшего ей некогда дорогой образ? И не было сил уже отрешиться от этой мысли…
— Ну и славно… Ну и хорошо… — сел он наконец.
Разговор не клеился. Подполковник потеребил, завел назад пальцами шевелюру, застучал по коленке.
— Кирилл ранен…
— Кирилл?
— Командующий, — мрачно поправился подполковник.
— Вы и командующим клички присваиваете?
— Кирилл — мой друг. Мы с ним в Испании еще воевали. А клички… вы ведь тоже меня по имени еще не называли, Ольга Владимировна. — Он открыто, с ревнивым вызовом посмотрел на нее. И потупился, уставился в пол.
— Простите, Константин Петрович, — тихо сказала Ольга, оробевшая в каком-то томительном, теплом предчувствии.
Офицер вздрогнул, поднял глаза.
— Так вот, отвоевался Кирилл… Пока отвоевался. Через два часа в Москву улетает. Я от него сейчас…
Ольга молча ждала, не зная, как лучше выразить участие человеку. Не находила слов или очерствела…
— Просил вам передать… Может, с ним полетите? Сопровождающим?
Ольга вся сжалась. Все напряглось в ней. Не отрывая ищущих, полных душевной боли глаз от сникшего вдруг подполковника, старалась прочесть ответ своим мучительным чувствам: «А ты, загадочный, черствый, обезоруживший меня человек — ты-то что скажешь? Хочешь отделаться от меня? Или, жертвуя мной, угодить другу? Разве ты не знаешь, не хочешь понять, что значит для тебя эта генеральская прихоть?..»
— Так уж некому больше сопроводить вашего друга? — с нескрываемой желчью бросила ему Ольга.
— Не в том штука… — Подполковник снова тряхнул головой, но так и не решился сказать что-то главное.
Ольга ждала. Отчаяться, бросить все, вырваться из этого ада туда, где ее уже не достать, или, наоборот, пожертвовать всем: мирной институтской жизнью, диссертацией, собственной свободой — ради вот этого каменного болвана, даже сейчас не видящего ее прямого вопроса…
— Уж не фронтовая ли жена понадобилась вашему именитому другу, Константин Петрович?
Подполковник не выдержал взгляда Червинской, выпрямился.
— Черт меня с этой миссией… А человеку не закажешь. Да и Кирилл — однолюб…
Кривая усмешка застыла на лице Ольги.
— Хороша невеста — жениху времени не было, так аттестованного свата послал. А вы… товарищ сват… вы какого обо мне мнения?
Подполковник, покрасневший до седых волос, вперился в Ольгу.
— Я таких, как вы… первую встретил… — И, отвернувшись, глухо спросил: — Едете?
— Подумаю, — разом просветлевшая, обессилевшая после огромной борьбы, выдохнула Червинская.
Видела, как дрогнули, распрямились плечи, встряхнулась седая копна. Подполковник шагнул к выходу, запнулся о табурет, с сердцем отшвырнул его в угол…
— Нюська! Аннушка!
Запыхавшаяся от бега Феня пулей влетела в палатку, упала Нюське в объятия.
— Он! Он, гляди! Роман твой!.. — тыча в конверт пальцем, совала она Нюське выжданную наконец первую весточку. — Рада-то я за тебя как! Рада-то!..
Нюська, боясь отпугнуть от себя видение, теребила в руках серый конверт. Буквы, размашистые, неровные, подпрыгивали, сливались. Да, это его, Ромки, весточка…
О юных борцах пролетарской революции в Саратове, которые вместе с отцами и старшими братьями провозглашали власть Советов, отстаивали ее в трудные годы становления молодой Республики, узнает читатель из повестей Н. Чаусова «Юность Дениса» и Г. Боровикова «Именем Республики». Книга выходит в год 70-летия Великой Октябрьской социалистической революции.
Писатель Гавриил Федотов живет в Пензе. В разных издательствах страны (Пенза, Саратов, Москва) вышли его книги: сборники рассказов «Счастье матери», «Приметы времени», «Открытые двери», повести «Подруги» и «Одиннадцать», сборники повестей и рассказов «Друзья», «Бедовая», «Новый человек», «Близко к сердцу» и др. Повести «В тылу», «Тарас Харитонов» и «Любовь последняя…» различны по сюжету, но все они объединяются одной темой — темой труда, одним героем — человеком труда. Писатель ведет своего героя от понимания мира к ответственности за мир Правдиво, с художественной достоверностью показывая воздействие труда на формирование характера, писатель убеждает, как это важно, когда человеческое взросление проходит в труде. Высокую оценку повестям этой книги дал известный советский писатель Ефим Пермитин.
Новый роман талантливого прозаика Витаутаса Бубниса «Осеннее равноденствие» — о современной женщине. «Час судьбы» — многоплановое произведение. В событиях, связанных с крестьянской семьей Йотаутов, — отражение сложной жизни Литвы в период становления Советской власти. «Если у дерева подрубить корни, оно засохнет» — так говорит о необходимости возвращения в отчий дом главный герой романа — художник Саулюс Йотаута. Потому что отчий дом для него — это и родной очаг, и новая Литва.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».