Сибиряки - [168]

— Товарищ гвардии подполковник просят…

— Вы что, не видите?.. Боже, какая боль!

— Так точно. Прикажете доложить?

— Скажите, потом приду. Ничего не случится.

— Слушаюсь! — И Савельич убежал.

Червинская встала, попробовала наступить на голенище лежавшего на траве сапога, застонала. Мимо пронесли на носилках тяжелораненого. Ольга не слышала, о чем кричали ей издали сестры и фельдшер, не посторонилась, даже не отвернулась, когда мимо прошел грузовик, обдав ее брызгами грязи, и, машинально стерев с лица желтые капли, осталась сидеть на пне.

Снова прибежал Савельич.

— Ругаются, товарищ гвардии капитан…

— Кто? — не сразу поняла Ольга.

— Да все они же: гвардии подполковник. Требуют, чтоб скорее…

— Иду.

Ольга едва натянула сапог на отекшую ногу и, прихрамывая, направилась полянкой к штабному домику. Савельич, проводив ее участливым взглядом, ушел к машинам.

Начальник госпиталя оказался у «студеров». Сидя на ящике, он наблюдал разгрузку медикаментов и приборов.

— А… вы. Что у вас с ногой?

— Ничего, сухожилие растянула.

— Мм-да. — Подполковник снизу вверх вопросительно посмотрел на остановившуюся перед ним Ольгу, покачал головой, перевел взгляд на ее обутые в сапоги ноги. — Как же так неосторожно? Болит?

— Болит, — безразлично ответила Ольга. Почему он по-прежнему ничего не хочет замечать в ней, кроме хирурга?

— А вы водичкой ее, холодной водичкой. Понаблюдайте-ка тут за ними, Ольга Владимировна, а то там с базаром что-то замешкались, подогнать надо.

— Хорошо.

Начальник госпиталя еще раз сочувственно окинул как-то странно притихшую Ольгу, ее яловые, отнюдь не изящные сапоги и зашагал к машинам.

Автоматчики и санитары снимали с раскрытого кузова «студера» ящики с аппаратурой и медикаментами, тяжелые пузатые бутыли, тюки, выстраивая их тут же у дороги, пока готовились помещения. Подходили, прижимаясь к рощице, новые машины с имуществом, ранеными. Двигались прожекторные и зенитные установки. Покачиваясь, проплывали носилки с тяжелоранеными. Мелькали пилотки, косынки, каски. Холодное, слепое равнодушие ко всему, что делается вокруг, все больше овладевало Ольгой. Только нога, переставшая было ныть, снова напомнила о себе, разболелась. Ольга стянула сапог, сняла носок и, помотав в воздухе ногой, сунула ее в лужу. Внезапное ощущение холода несколько отрезвило ее. Как сквозь сон, услышала частые удары в снарядные гильзы, крики людей и рев сорвавшихся с места автомобилей.

— Ольга Владимировна, тревога! Тревога!..

Продолжая поливать мутной водой припухшую щиколотку, Ольга инстинктивно подняла голову, прислушалась к нарастающему гулу невидимых в небе тяжелых «юнкерсов». Где-то, еще далеко, заработали цокающие зенитки, донеслись первые раскатистые взрывы. В багрово-красном закате появились хорошо знакомые Ольге смертоносные брюхастые осы. В несколько минут обезлюдели и выбитые дороги, и брошенная на ней так и не разгруженная машина с ящиками, улочка и полянка.

Ольга опустила голову, снова занялась ногой. Бомбы ложились где-то уже совсем близко, и к металлическому гулу стервятников, оглушительному раскату взрывов и трескотне установок примешались отдаленные человеческие вопли. С треском и звоном разлетелась в щепы крыша соседнего со штабом домика, жалобным стоном отозвалось упакованное в ящиках стекло, дрогнула под ногами земля. Ольга закрыла глаза. И снова открыла их, услыхав отчаянный крик ребенка. Выбежавшая из оградки горящего дома девочка с полными ужаса глазами бросилась через дорогу к машине — и упала. Ольга вскочила с ящика, кинулась к девочке, схватила ее, как-то странно притихшую, на руки. И новый взрыв, где-то совсем рядом, содрогнул землю. Ольга с размаху шлепнулась в грязь, подмяв под себя ребенка. Взрывы, вопли людей, залпы орудий смешались в один общий гул. Из потемневшего в сумерках леса потянуло гарью. Ольга прижала к себе девочку, гладила ее мокрые, свалявшиеся в грязи волосенки. А взрывы уже все дальше, дальше… Оборвалась, будто захлебнулась, зенитная трескотня, и в наступившей тишине стали отчетливей стоны и крики раненых, оклики и перекличка фельдшеров и санитаров. За опушкой леска, где-то по ту сторону дороги, заголосила, запричитала женщина. И этот крик, может быть потерявшей ребенка матери, окончательно вывел из оцепенения Ольгу.

— Вот и все кончилось. Вставай, девочка. Вставай же!

Ребенок не шевельнулся. Ольга ласково тормошила недвижное тельце девочки, повернула к себе ее уткнувшуюся лицом вниз голову и вся похолодела от страшной догадки. Схватила вялое тельце на руки, прижалась ухом к груди… и опустила.

Держа на руках худенькое остывающее тельце, оглушенная шальной безжалостной смертью, Ольга вышла в полутьме на дорогу. Страшная боль в растянутой щиколотке пронзила огнем все ее существо. Ольга присела, положила ребенка на брошенный в стороне санитарками тюк и, доскакав до ящика, сунула в лужу ногу. И снова, как сквозь сон, продолжали долетать до нее отчаянные крики женщины, голоса людей и шумы моторов. Невидящими, пустыми глазами взглянула в разгневанное лицо появившегося перед ней начальника госпиталя.

— Что вы тут делаете, Червинская! Какого черта вы тут сидите! Вы что, оглохли, Червинская?!