Сибирский редактор - [37]
42
На поминках по Финнегану после прочтения телеграмм соболезнования внушительно поднялась гордая властная Е. К. и, многозначительно поглядывая в мою сторону, завела прощальную речь, в которой от покойника плавно перетекла к Фонду. Премии на этот год отменялись – траур. Решать и организовывать процесс доверили молодым. Здесь Е. К. совершенно однозначно выпялилась на меня, только что котлетой не кинула.
Сразу за поминками (у Е. К. самолет, она спешила на новую виллу в Мексике) состоялось Фондовское собрание. Тощая тучка загадки моего неожиданно успешного жизнеустройства все не проливалась дождем. Роман я по-прежнему не допускал, хотя, наверное, и не отказался бы – у женщин нет возраста, это заповедь для меня где-то между «не убий» и «не прелюбодействуй». На собрание меня не позвали, но Е. К. подойдя во время поминок, недвусмысленно записала мой телефон.
– Ну все, жизнь удалась, – полушутя, полузавидуя, усмехался сосед по столу Серега Назаровский, получая выговор от сидевших напротив лесби за пользование общей салатной ложкой в личных целях. – Приглянулся ты чем-то этой тете. Смотри, не оплошай!
Вечером Е. К. позвонила густым ровным баритоном известить о том, что отныне все литературные премиальные дела в регионе с соответствующими преференциями и зарплатой буду решать я. Если я сам не против.
– Я конечно не против, – отвечал я, волнуясь, – но можно полюбопытствовать, чем вызвано такое благосклонное ко мне отношение?
– Встретимся, поговорим, – бросила Е. К. – Я тебя наберу.
43
Несмотря на защиту Е. К., шаткость позиций сохранялась. Журнал, оккупированный Мариной, пользовался наработанным годами влиянием; да и сама Ведьма была фигурой заметной: Меркулович формировал значительность своей полюбовницы десятилетиями, окололитературный народ привык к ее имени, без нее ни один проект последних лет не обходился. При ее злорадном противодействии я вряд ли в Фонде и годик-то протяну. Да и в этот годик придется звать ее в жюри, скорее всего, председателем, так что прощайте все мои кандидаты, таланты по моей версии, а по марининой просто выскочки. Но Марина и годик моего присутствия терпеть не желала и, уверенная в своих силах, ожидаемо начала войну: на сайте Фонда вывесила провокативное обращение, обвиняя меня во всех возможных злодействах. Я покуда помалкивал, опасаясь больших диверсий и памятуя о детской бутылочке с мутным содержимым, после которого не просыпаются, лишь несколько раз сдержанно ответил особо зарвавшимся представителям ведьминой банды, на что атаманша, ополоумев от гнева и вседозволенности, возразила матершинным берсерочьим интернет-воплем. Зуб за зуб, слово за слово: мое ответное обращение явилось тут же. В нем я называл ее среднеобразовательной шлюхой, крашеной мандавошкой, двусторонней пиздой, ебливой косулей, трахнутой поэтесской, сосалкой-редактором, сисястой скамейкой, пенисоприемником, спермолизкой, поперечным хуедрочилищем, скважинкой в шоколаде и другими ласковыми словами. Марина, поняв опрометчивость моего хода, почуяв легкий выигрыш, разослала мое обращение по всему литературному сообществу, а фондовскому начальству в первую очередь. Положение стало критическим. Марину из фондовских плотнокошельковых мало кто знал, а если и знал, то от всего сердца жалел об этом… Но публичные скандалы, непарламентские выражения да еще в адрес женщины, женщины, которая вас старше, фи… Это некрасиво. Нехорошо. Неправильно. Ведь вы теперь при должности, работаете с людьми, тут же и власть где-то рядом, да и имя советского классика, вашего крестного папы не надо так без причин позорить, ведь все мы от его имени работаем, награждаем молодых, а тут такое…
Лишь загадочная Е. К. молчала. Наконец, воскресным вечером телефон затрещал по-особому. Верный и дорогой гаджет чуял развязку. Звонила Е. К. И многое встало на место. «Женщин обижать не рекомендуется, – вещала по телефону самая преглавная и самая пребогатая, – Маринка пизда и мандавошка – это все знают. К тому же и змея подколодная, а ты своим закидоном врага себе нажил на сто лет вперед. Обращение свое сними. Но это не главное. Как-нибудь утрясется. У меня к тебе дело есть».
Великая и могучая Е. К., будучи уже пяток лет на пенсии, накатала за годы делового покоя огроменный роман о своей молодости, любовниках, связях, коммерческой деятельности, о взятках и бандитах, о своем времени… Писать-то она написала, но вот не писательница она. Баба не бесталанная и литре не чужая, во времена былые возглавляла Всесибирское общество книголюбов, разъезжала по городкам и городишкам с лекциями про Марину Ивановну да Анну Андреевну. Это потом уже бизнес сжевал любовь к книгам. В мире бизнес-зверей не выжить тихонькой книжной страсти. И литературные навыки отчетами о квартальных доходах не улучшить. Короче, редактор ей нужен. Честный, верный, не жадный, с хорошей родословной и с опытом. И со вкусом. То есть я. Всего-навсего я. Сам по себе я. Такой как есть.
Выходит, я за собственные достоинства в высокие сферы пролез? Не из-за деда, не из-за Меркуловича с Петровичем, как таковых, хотя их благословение явно сказалось? Но даже не сбрасывая стариков, я все-таки тоже чего-то стою? И на всю злоебучую родню и ископаемых повесившихся мастодонтов и, правда, насрать?
