Сибирский рассказ. Выпуск V - [8]

— Как это… добрая совесть? — удивился немного Костя.

— А так: не можешь обидеть человека, не умеешь такие пакости делать!

— А если ты ошибся, капитан?!

Буркин оторвался от ружья и медленно повернул свое неподвижное лицо; его холодные колючие глаза впились в Костин подбородок, и тому рулевая рубка вдруг показалась тесной и неуютной. Буркин молча смотрел на Костю, словно хотел убедиться, что это не кто иной, а его подчиненный, с которым плавал все лето. Наконец он попытался изобразить на лице что-то похожее на улыбку и голосом с приглушенно-ласковой угрозой выдохнул тяжело:

— Я, друг мой Костик… не ошибаюсь!

«Я понял тебя, — подумал Костя, — Если ты ошибся, я не должен это показывать. Но я не двигатель, не машина. Это катер куда повернешь, туда и пойдет».

Между тем Буркин закончил чистку своей пушки, пристегнул к ней ремень и, лихо сдвинув на затылок мичманку, прищуренным глазом глянул в стволы. Затем закинул ружье за плечо, крутанулся по рубке, хлопнул себя по животу и не выдержал:

— Ну как, Константин, похож на охотника?!

— Как наемник, в газетах такие снимки — хоть сейчас в Африку посылай! — засмеялся Костя. — Только пулемета не хватает на плече да усов! — сказал и спохватился, что шутка-то получилась неуместная.

Но Буркин уже наполнялся какой-то неуемной радостью и словам Кости особого значения не придал, только пробурчал:

— Ну-ну, придумал тоже — наемник! Кто я — грабитель, что ли? Насильник какой?!

— Нет, просто обликом, с пушкой-то, шибко уж грозен! А так вроде бы самый мирный капитан.

— То-то! А то придумал — наемник! Они мне и во сне не снятся… эти наемники!

«Да чтоб сегодня же приснились!» — мысленно пожелал ему Костя.

Буркин загнал в стволы два патрона, с жаканом и дробью, и вышел на палубу. Ружье он держал перед собой наготове. Замасленный короткий палец лежал между курками: на который нажать раньше — на левый или правый? Но, как назло, река будто вымерла — ни чирка, ни халея, ни пташки глупой.

Глаза капитана скользнули по прибрежному лесу — и березки зябко съежились и поникли.

Он долго еще стоял на палубе, оглядывая серое осеннее небо и молчаливый лес, бегущий навстречу катеру. Наконец опустил ружье, дыханием погрел красные от холода руки, перевернул на борту спасательный круг с номером катера и ввалился в рубку.

— Первый выстрел должен быть удачным! — сказал он. — Тогда пушка принесет счастье!

— От тебя все зависит, — сказал Костя, чтобы не молчать.

— Иди, приготовь что-нибудь пожрать, пора обедать.

— Думал, свежим мясом накормишь.

— Все будет, дай срок…

Сначала он отнес ружье в кубрик, лишь после этого встал за штурвал. После обеда Костя спустился в кубрик и не выдержал — снял со стены капитанскую двустволку, осмотрел ее внимательно, с охотничьим пристрастием, даже вытащил патроны и заглянул в стволы. Ружье ему понравилось — с таким он еще не ходил по звериному следу. Повесил двустволку на прежнее место и прилег на койку. Потом достал кусок лосиного рога, из которого вырезал украшенные тонкими орнаментами костяные застежки и пуговицы для оленьей упряжки. Но почему-то все валилось из рук, и он отложил рог. Полистал книжку — и читать не хотелось. Беспокойство, которое вселилось в него, когда Буркин вытащил ружье, с каждым часом все усиливалось. Словно в его душе вот-вот должна лопнуть важная и очень нужная струна, без которой жизнь станет бессмысленной и глупой. Да тут еще встала перед глазами Малая излучина, что выше лесоучастка по течению, в верховье Вонтъегана. В прошлую осень, в это же время, когда только начался гон, там он случайно наткнулся на два обезображенных трупа оленьих самцов — срезаны только головы и ляжки. Искать виновников было бессмысленно: по реке сновало столько моторок и катеров, что ищи не ищи — все впустую. А самцы, видно, приглянулись кому-то своими красивыми ветвистыми рогами: мало ли у кого был последний рейс по Вонтъегану в ту осеннюю пору. Может быть, Буркин там проезжал?! Может, как раз пристреливал новое ружье?! Кто знает, на воде следов не остается. В этой глухомани ни егерей, ни рыбинспекторов — никого. На Обь выедешь — там другое дело.

Маялся Костя, не находил себе места. Терзало предчувствие неминуемой беды. Он чувствовал, что столкнется лоб в лоб со своим капитаном. И от того, как он поступит, во многом будет зависеть его дальнейшая жизнь. И не только его, ему казалось, что от этого будет зависеть жизнь и реки, и тайги. А что он сделает в решающую минуту — он не знал. И эта неведомость еще более тяготила его.

Наконец под монотонный стук двигателя он задремал, и привиделось ему, что по первой пороше распутывает след рыжей лисицы. И когда стал настигать ее, услышал крик: «Лось!»

Какой же это лось, подумал он, ведь я бегу за лисой. Но крик повторился, и он, окончательно проснувшись, вскочил и высунулся из кубрика.

— Лось! — прошипел Буркин. — Ружье! Скорей!

Изрядно помешкав, Костя достал двустволку.

— Становись за руль! — командовал Буркин. — Жми на всю катушку! Давай!

Из рубки хорошо был виден сохатый, который переплывал реку. Из воды торчала часть головы с крепкими бронзовыми рогами и темная полоска спины, Костя понял, что сохатого ввели в заблуждение крутой поворот реки и шум катера. Он услышал стук двигателей сзади и поэтому рванулся через реку. Но за это время катер обогнул мысок и выскочил на него. Костя прикинул расстояние — далековато, сохатый не подпустит их на выстрел. Это же, видимо, сообразил и Буркин — выхватил заржавленный топор я с остервенением ударил по толстому буксирному канату. Топор был тупой, он безостановочно молотил им по веревочному канату, приговаривая: