Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова - [130]

<…> Возможно, что на клич перекрасившегося в ворона сокола или, вернее, на клич ворона с полинявшими соколиными перьями полетит немало „ушкуйников“. Мы знали и знаем, что ренегаты — всегда самые лучшие проводники купившей их власти. Кто, как ни янычары, дети христиан, были самыми лютыми врагами христианства? Мы знаем, что слащевы[101], ивановы-риновы и „атаманы“ анненковцы теперь уже отрезали себе всяческие пути и будут до конца сражаться за советскую власть, с чем и поздравляем. Благодарим Бога за то, что в последние часы нашего пути, когда снова поднимется национальное знамя, когда в Париже заседает конгресс эмиграции, собравшейся с целью мира, когда весь земной шар глядит с презрением и гадливостью на советскую власть, когда кругом образовываются Лиги для борьбы с нею, когда в судах повсюду идут процессы уловленных мошенников и бандитов, в этот час атаман Анненков раскрывает свою истинную натуру и переходит к тем, кто ему ближе.

Внимательно прочтите мемуары этой канальи с челкой, этого расписного болвана, нарядившегося шутом гороховым, как масленичный балаганный дед, и вы увидите, в какое геройство ставит он свое неподчинение Верховному правителю адмиралу Колчаку. Кому же! Человеку, которого знала вся Россия, кто был овеян славой, о ком рассказывали легенды, чье имя было на устах у каждого.

Атаманы не признавали этой власти, в Семиречье и на Дальнем Востоке появились анненковы, семеновы и калмыковы, от которых шел вопль по городам и селам, которые марали чистое белое знамя и выступали в распохабнейшем виде перед толпой, стараясь дискредитировать и власть, и национальное движение. Достаточно сказать, что любимым занятием Анненкова была прогулка по селам в пьяном виде, с гармонией в руках, на которой этот гармонист действительно изумительно нажаривал всякие польки и „вальцы“. Вот эти-то „гармонисты“, эта пьяная угарная атаманщина с блюющими, распоясавшимися сукиными сынами, нарядившимися в военную форму, с маршами хоронили то, что делали корниловские[102] ударники, скитаясь по степи, что творили дроздовцы[103], марковцы[104], алексеевцы[105], что созидал адмирал Колчак, к чему звали Духонин[106] и Каледин[107]. Отваливаются гнойные струпья от тела выздоравливающей России. Уходят в область преданий и уродливых кошмаров „атаманы“ и проклятая, заливавшая кровью, опаскудившая движение „атаманщина“».

Но через несколько дней полковник одумался: ведь, подвергая уничтожающей критике атаманщину, он одновременно оскорблял и всех бойцов ее армии, и это могло оттолкнуть их от Белого движения, породить и углубить в нем раскол, вражду, столкновения между различными слоями и даже диаспорами эмиграции. Нужно было успокоить ее, показать, что переход Анненкова к Советам не означает краха белой идеи, что на Анненкове свет клином не сошелся, что есть и другие лидеры, способные повести в бой. 27 апреля, в той же газете Колесников опубликовал другую большую статью, в которой призвал эмиграцию к сплочению:

«Все честные анненковские партизаны, если они действительно верят в то, что Анненков не изменил, должны крепко стиснуть зубы и молчать, чтобы не вызвать соблазн среди слабых и робких. И мы поймем этих партизан, ибо для них Родина выше атамана Анненкова»^{235}.

Эта и другие подобные публикации бесили Анненкова, и он начинает на них отвечать. В частности, на статью Колесникова «Атаман» он ответил статьей «Гнойный спрут», фрагменты из которой я привожу ниже:

«Прочел я статью в шанхайской белой газете „Россия“, написанную бойким, но незадачливым писателем Н. Колесниковым по поводу моего перехода на сторону Советской власти и подумал: „Хоть и ловкий парень Колесников, хлестко пишет, ругается не хуже английских консерваторов в парламенте, а нет-нет да и сядет в калошу — заврется“».

Напомнив, что всегда говорил, что не пойдет на Восток, а хотел даже уехать в Канаду, и это может подтвердить доктор Казаков, Анненков обрушивается на Колесникова за его отзыв на фотографию атамана. «Вы ее выпросили у моего начальника штаба Денисова. Вас тогда не возмущали моя челка, моя рубаха и пояс, и я не казался вам молодцом из купеческой лавки».

«Я, например, взглянув однажды на портрет автора романа „Огонь земли“, удивился: ему бы в желтом доме сидеть, а он еще романы пописывает!».

Пропуская ответ атамана на упрек Колесникова об отношении Анненкова к Колчаку и к интервентам, который уже использован мною в надлежащих местах повествования, процитирую Анненкова по поводу обвинения его в пьянстве: «Ну а насчет моего пьянства, то вы, товарищ, совсем заврались!»

В конце статьи Анненков выражает веру, что «настанет час, когда эмиграция поймет всю гнусность вашей работы и пойдет по нашей дороге. Эмиграция ищет выхода из кошмара настоящего, и она найдет его. Еще не поздно! В добрый час!

Борис Анненков

Москва, 12 июля 1926 года».

Однако не только руководство и авторитеты белой эмиграции, но и отдельные рядовые эмигранты резко осуждали переход Анненкова в СССР.

6 мая 1926 года в газете «Россия» была опубликована статья некого Чекана Бия под названием «Козел-провокатор» с подзаголовком «О гнусной роли, которую взял на себя атаман Анненков в СССР». В статье говорилось: «Вот такую же роль взял на себя „атаман“ Анненков в СССР. Да, „атаман“, тебя не только не расстреляют, но дадут великолепный оклад, осыпят золотом, может быть, позволят создать свой гарем, в который ты выберешь на всем пространстве нашей замученной и опоганенной Родины свои жертвы. Но лучше бы ты умер под забором от голода, чем замарал свое славное прошлое этой гнусной и поганой должностью».