Сиамский ангел - [6]

Анета, как умела, послушала пульс Андрея Федоровича. Биение жилки ничего ей не сказало.

— Что же это за хворь такая?! — воскликнула она. — Господи Иисусе, спаси и сохрани!

В гостиной образов не было, а лишь в спаленке. И перекреститься-то танцорке было не на что…

— Воля ваша, а я за доктором побегу, — решительно сказала Дуня. — Ну как помрет он тут у вас — всю жизнь, барыня, расхлебывать будете — не расхлебаете!

— Нет, нет, погоди…

И точно — открыл глаза Андрей Федорович и посмотрел вполне осмысленно.

— Где я?..

— У меня, Анета я, — Анета склонилась над ним, чтобы он лучше разглядел лицо.

— А-а… Ты?..

— Ну да, я, ты ко мне в гости зашел, и тебе плохо сделалось. Сейчас Дуня доктора приведет, у нас по соседству немец живет, он тебя посмотрит…

Андрей Федорович прошептал невнятное и, видя, что его не поняли, повторил. Анета с Дуней наклонились и расслышали отдельные звуки.

— В силе? В какой силе?..

— Василий? — догадалась Дуня.

Не сразу сложились у них слова «отец Василий», а когда стало ясно, что больной требует не врача, а священника, — обе женщины впали в ужас.

— Погоди помирать, жизненочек, сейчас доктора приведем, сейчас тебе полегчает! — Анета повернулась к Дуне. — Да беги же, дурища! Не то и впрямь помрет!

Дуня беспрекословно выскочила из гостиной.

Анета осталась наедине с человеком, которого — и двух часов не прошло — любила веселой, дерзкой, сладостно-лихой любовью. Только что она успела насладиться мгновением победы — когда, втаскивая избранника в прихожую, успела прижаться к нему и дала волю стремительным предчувствиям близости. Она и сейчас его еще любила — но из желанной добычи он сделался тяжким грузом, бедой, которая еще неизвестно как отзовется на будущем.

Анете было страшно.

Андрей Федорович, снова утратив сознание, стал метаться, потом стих.

— Господи, да что же это за кара такая, что за наказание?! — взмолилась Анета. Спрашивала она не об Андрее Федоровиче, а о себе, потому что уж она-то никак не заслужила такой неприятности.

И, чтобы спасти от неприятности себя, она стала молиться, повторяя известные с детства слова, потому что спасти лежащего перед ней в беспамятстве мужчину должен был доктор, имеющий прийти с минуты на минуту.

В комнате между тем стало темнеть. Анета встала с кушетки и зажгла две свечи.

Никогда еще она не испытывала такого одиночества, как наедине с любимым. Но был ли этот человек сейчас любимым? Того она уже не знала. Больше всего на свете она желала, чтобы этот день случился заново — и тогда уж она не стала бы сговариваться с проказливой Лизетой, нет, она даже в сторону полковника Петрова не взглянула бы, она бы и к Сумарокову не поехала, она бы и из дому не вышла, а сидела на кушетке и шила нарядный ночной чепец, начатый еще на прошлой неделе.

— Что, барыня, как он? — раздался взволнованный голосок.

— Ах, Дуня! — словно к единственной сестре, бросилась Анета к горничной. — Где ты пропадаешь?! А герр Гринфельд?..

— Его к Петуховым позвали, там хозяйка никак не разродится, бабка от нее уж отступилась. Я другого привела.

Полный мужчина вошел в гостиную и сразу направился к больному.

— Светите мне, — сказал он вроде и по-русски, но как-то не совсем.

Анета поднесла двусвечник к самому лицу больного. Доктор посмотрел, оттянув веко, глаз, потрогал лоб, проверил пульс.

— Как давно это состояние… с ним есть?

Анета с Дуней наперебой объяснили.

— Достаточно. Это плохое состояние. В городе болезнь, прибирает за день, за два. Это она, — сказал доктор. — Молодые люди, только вчера здоровые, сегодня — без памяти. Завтра — аминь.

— Ах ты Господи! А не заразно? — первой догадалась спросить Дуня.

— Это один Бог знает. Я напишу записку аптекарю. Но надо позвать батюшку. Надо — исповедь, причастие, соборование. Состояние плохое.

— Да что же с ним делается-то? — закричала Анета. — Что это за хворь такая, чтобы сразу соборование?!

Почтенный пожилой немец в аккуратном паричке, в черном кафтане без излишеств, точно такой, как положено быть доктору, и руками развел совершенно по-докторски.

— Состояние, сударыня…

— Барыня, а ведь плохо дело-то! — сообразила Дуня. — А ну как он у нас тут помрет без покаяния? Ведь — грех!

— Не может быть такого состояния, не может быть такой болезни! — твердила Анета. — Днем же еще песни пел! Нет таких болезней, чтобы за три часа умирали!

— За визитацию заплатить надобно, — подсказала Дуня. — Да не кричите, соседи всполошатся!

Анета, как теперь вздумали говорить — машинально, достала кошелек. Доктор тем временем спросил перо, бумагу, и точно — написал что-то неразборчивое для аптекаря.

Ушел, повторив, что медицина велика и премудра, но пусть посылают за священником.

— Как же мы батюшку-то сюда позовем? Что я ему скажу? — Анета была в поразительной растерянности. Она, самая бойкая на театре, вострушка из вострушек, впала в страх. Батюшка наверняка полюбопытствует, кто сей раб Божий, как сюда угодил, повыспросит да и скажет: «Не моего прихода!» А потом что?

— Барыня, а барыня! Где этот кавалер живет-то?

— На Петербургской Стороне… — Анета задумалась, припоминая. — Как ехать по Большой Гарнизонной, так где-то, не доезжая Бармалеевой…