Швейная машинка - [37]

— Вы идете домой? — спросила она.

— Пока не знаю, — ответил Альф. — Отличный солнечный вечерок, может, лучше пройтись.

Конни прекрасно понимала, чего он хочет, но была, скорее, польщена его вниманием, так что решила подыграть:

— Тогда мы можем пройтись вместе: я иду в Шандон.

Они шли по улицам с невзрачными жилыми домами и разговаривали о Яне Флеминге, шахматах и о розах Пис мисс Арчер. Когда они наконец дошли до ее дома, Конни задала тот вопрос, который готовила последние сорок минут:

— Так что насчет брюк?

— То есть?

— Могу их починить.

— Я охотно заплачу. Найти одежду впору мне очень трудно, так что я до последнего ношу ту, что есть… — До этого слова лились из него свободным потоком, а тут поток вдруг иссяк.

— Не глупите, я вовсе не собираюсь брать деньги. Просто отдайте мне брюки и возвращайтесь через пару дней. Я живу здесь, звонок с фамилией Бакстер. Приходите, например, в пятницу.

— Большое спасибо!

— Поблагодарите, когда сделаю. А сейчас мне пора, мама ждет.

Она проводила его взглядом. Он отбрасывал на тротуар длинную тень, и Конни подумала, что, наверное, в его гардеробе есть что заштопать или куда пришить пуговицы. Но времени, чтобы это выяснить, было предостаточно.

— С кем ты разговаривала на улице? — спросила Кэтлин, стоило дочери открыть дверь.

Конни вздохнула:

— Эх, ничего-то от тебя не скроешь.

— Если тебе нечего скрывать, ты мне скажешь.

— Даже если бы и было что, мне бы это не удалось. — Она закатила глаза. — Его зовут Альф Моррисон. Он работает садовником на территории больницы. Кажется милым. Достаточно?

— Знакомое имя. — Кэтлин прищурилась. — Дайка попробую вспомнить…

— Он играет в шахматы.

— Да, точно! Я была уверена, что слышала это имя раньше. Кажется, он принимал участие в турнире имени твоего отца.

— Да?

— Ну, он не выиграл и не попал в число призеров, но кто-то из комитета упоминал его имя, когда они заходили ко мне сообщить результаты. Кажется, он произвел неплохое впечатление.

— Ну раз уж ты знаешь про него не меньше моего, не могла бы ты их починить? — Конни поставила на стол корзинку и вынула пару рваных брюк.

Кэтлин подняла их и встряхнула плотный вельвет:

— Теперь мы чиним его одежду?

— Это всего один раз, мама.

— С этого все и начинается. Ты собираешься их зашивать прямо сейчас?

— Почему бы нет. Пойдем со мной, будем разговаривать, пока я шью.

Они пошли в гостиную. Место на стуле перед швейной машиной со временем перешло от матери к дочери. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как голубой платок с красным кантом был вписан в один из блокнотов.

Конни вывернула штанины наизнанку и тщательно изучила порванное место.

— Очень странно, что брюки порвались именно здесь, где меньше всего ожидаешь. — Она стала рыться в коробке в поисках коричневых ниток нужного оттенка. — А ткань с заднего кармана недостаточно плотная, чтобы поставить заплатку. Ничего, если я поищу среди лоскутков от папиной одежды?

— Давай, это может стать добрым знаком.

— Ну хватит, мама. Ты невыносима.

— Так я завоевала сердце твоего отца.

— Штопая?

— Я как раз вернулась к преподаванию после…

— Да-да? — Конни сосредоточилась на выборе самой подходящей заплатки и не очень слушала. — Наверное, можно взять этот кусок саржи, если сложить вдвое. Как думаешь?

— Да, подойдет.

— Извини, я отвлеклась, продолжай, пожалуйста.

— Он устраивал рождественский спектакль, и не хватало костюмов. — Кэтлин открыла ближайший к ее креслу ящик письменного стола и вынула оттуда какой-то пакет, обернутый малиновым шелком и перевязанный ярко-красной ленточкой. — Здесь мои старые записи, — объяснила она. Развязав узел, она стала исследовать содержимое. — Сейчас посмотрим. Это было Рождество тысяча девятьсот восемнадцатого года. — Она вынула один из блокнотов.

Конни отложила работу. Она никогда не просматривала эти старые записные книжки, которые велись, когда ее еще даже не было на свете. Их от нее не прятали, но ей всегда казалось, что это будет некрасиво, примерно так же, как и читать чужие письма.

— А зачем мы продолжаем хранить эти записи? — Она перелистала страницы. — Ну то есть я храню, потому что ты их не выбрасываешь, но ты ни разу не объяснила почему.

— История долгая.

— У меня весь вечер свободен, — улыбнулась Конни, — и я люблю хорошие истории.

— Тогда ты разочаруешься, потому что все началось не с этого. — Кэтлин отложила блокнот к остальным. — Все было не так.

— Я слушаю.

— Ну ладно. — Кэтлин помолчала, будто решая, что сказать дальше. Наконец она глубоко вдохнула и произнесла слова, которые могла бы унести с собой в могилу, если бы все сложилось иначе: — Я была замужем дважды. Первый брак был с человеком по имени Филипп Райт.

Кэтлин пропустила ленту между пальцами, как портняжный метр, оставив один конец свисать на пол, потом снова принялась сворачивать ее.

— Он был бухгалтером и вел все финансовые дела нашего семейного бизнеса. Мой отец считал его замечательным человеком: вежливый, эффективный — сплошные достоинства. Да и сам Филипп Райт считал себя совершенством, хотя я не сразу это поняла.

Рассказывая, она методично сворачивала ленту, аккуратно поправляя ее края.

— Мы поженились в тысяча девятьсот десятом году, после того, что ты, наверное, назвала бы бурным романом. Мой отец был очень рад тому, что я пристроена, и, конечно, мне пришлось уйти из школы, но это не казалось важным: ведь теперь я была замужем, и муж мог меня обеспечивать. Отец настолько обрадовался, что даже купил нам эту квартиру. — Кэтлин окинула взглядом комнату. — С тех пор она не очень-то изменилась: новые шторы, стены посветлее, новая плита на кухне рядом со старой печкой, но в целом квартира осталась почти такой же, какой была, когда я сюда въехала.