Швейцер - [58]

Когда-то, лет сорок тому назад, здесь жили американский миссионер и американский врач доктор Нассау. Позднее Габон стал французским, и американским миссионерам пришлось уехать, потому что они не могли вести службу на французском языке. Во французской миссии врача не было вовсе.

Миссия без устали взывала о помощи страдающим африканским братьям, о помощи самой миссии в ее делах милосердия. И если Швейцер не понимал, почему же при этом миссия может отказаться от добровольных, квалифицированных и совершенно бесплатных услуг человека, откликнувшегося на ее призыв, то это показывает лишь, что он не до конца осознал всю силу организаций современного западного общества, хотя общий их дух он уже неплохо уловил и передал в своих первых философских трудах о цивилизации. Наиболее ортодоксальные члены комитета, ведавшего делами миссии, возражали против неортодоксальных взглядов нового доктора. Было решено вызвать его на заседание комитета и там проэкзаменовать в отношении его взглядов и верований. Этого вольнолюбивый воспитанник либерального Страсбургского университета допустить не мог.

Швейцер направил комитету письмо, где заявлял, что если бы комитет следовал завету Иисуса «кто не против нас, тот с нами», то он не имел бы права отказать даже магометанину, который предложил бы свои услуги для облегчения страданий африканцев.

Надо сказать, что в своих отношениях с миссией Швейцер проявил не только твердость, но также и мудрость, практическую сметку, которой были теперь отмечены все его действия на пути осуществления донкихотского замысла. Как и составление списка необходимых предметов, все практические дела следовало отныне осуществлять с практицизмом, и это соответствовало духу самоотдачи, духу служения, который им двигал. И если цивилизованное общество в своем организационном энтузиазме препятствует облегчению страданий самых угнетенных из его членов, он проявит здравый смысл и практицизм, постарается быть не только умнее, но и хитрее общества и его организаций. Швейцер отказался прийти на заседание комитета. Дело не только в том, рассуждал он, что глупо и унизительно отвечать на вопросы о том, как ты веришь и во что ты веришь: один человек ни при каких условиях не имеет права спрашивать об этом у другого. Швейцер не пошел на заседание комитета еще и потому, что это было опасно для дела. Он знал, что совсем недавно миссия отказала священнику, научные взгляды которого не позволяли ему ответить утвердительно на вопрос о том, признает ли он апостола Иоанна автором четвертого Евангелия. Ответы Швейцера содержались в его уже изданных книжках, и это была ересь пострашнее сомнений в авторстве апостола Иоанна.

Итак, Швейцер не пошел на заседание комитета. Но зато он предложил навестить лично каждого из членов комитета, чтобы они в личной беседе могли убедиться, представляет ли он столь ужасную опасность для душ африканцев и для репутации миссионерского общества. Они согласились, и он убил на эти визиты несколько своих ценных вечеров. Но это был гениальный ход. Они признались ему, что опасаются, во-первых, чтобы он не совратил там с истинного пути отцов-миссионеров, а во-вторых, чтобы он не начал там читать проповеди. Он заверил их, что он будет там врачом, и только врачом, и что он будет нем, как рыба, точнее, как карп, (muet comme une carpe). Образ молчаливого карпа их окончательно успокоил, и со многими из них он расстался в самых сердечных отношениях. Вывеска миссии делала его в дальнейшем, по существу, совершенно независимым.

Теперь он мог спокойно осваивать тропическую медицину и делать закупки для Африки. Он понимал, что все эти тревоги, мелкие хлопоты, организационные хитрости – все это уже начало, а может, и продолжение избранного им тяжкого пути практического служения. И он решил относиться ко всему этому с серьезностью, приправленной, впрочем, изрядной долей эльзасского юмора.

Когда он вернулся из Парижа, они с Еленой поженились. Она давно выбрала свою судьбу. Она сама полна была стремления отдать себя служению людям. Может, ее самоотречение было еще большим, чем его: она была женщина, и она отрекалась от себя не только во имя дела, но и во имя мужчины, так, во всяком случае, она представляла себе идеал немецкой женщины. Через сорок лет, на ее похоронах, цюрихский пастор сказал о ней: «Она обручилась не только с человеком, Альбертом Швейцером, она обручилась также с работой, к которой побуждало его призвание».

Она еще до замужества много помогала ему в его литературной работе. И сейчас, сразу же после женитьбы, они уехали в Гюнсбах работать над новым изданием его труда о поисках «исторического Иисуса». Издательство Мора собиралось выпустить второе издание книги, а Швейцеру очень хотелось переработать и, главное, дополнить ее. Со времени выхода в свет первого издания появились интересные работы, оспаривавшие существование «исторического Иисуса», и Швейцер с увлечением погрузился в этот новый материал. Он доказывал теперь, как, в сущности, нетрудно утверждать, что Иисус никогда не существовал вообще, – свидетельств о нем мало, да и то некоторые из них явные интерполяции христианских переписчиков. Однако это, по Швейцеру, еще ничего не дает само по себе. По мнению Швейцера, доказать существование Иисуса все-таки в тысячу раз легче, чем дать убедительное доказательство того, что он не существовал...