Швейцар - [19]
Что и говорить, как сеньор, так и сеньора Уаррем, были глубоко возмущены при мысли, что Божественной, а, следовательно, им самим, отныне придется искать общества швейцара, «который даже является лицом другой национальности» (по их собственным словам, записанным нами на пленку). Чтобы по возможности избежать комментариев в прессе, которая вечно стремится разжиться экстравагантными новостями за счет миллионеров, они решили, что будет лучше перевезти Клеопатру и швейцара на яхту, принадлежащую семье. Или, правильнее сказать, брать швейцара на периодические морские прогулки, совершаемые состоятельным семейством. Поскольку раз в неделю, если позволяла погода, Уарремы в компании избранных друзей, которые по совместительству являлись важными персонами (сенатор, кто-то из губернаторов, мэр Нью-Йорка, какой-нибудь прокурор, одна-две знаменитые киноактрисы), отправлялись на прогулку, где главной звездой, пусть это кого-то и задевало, считалась несравненная Клеопатра.
Весь бескрайний мир предоставлялся к услугам собаки, а ее, казалось, трогала одна только органная музыка. Вот почему уже несколько лет Уарремы приглашали к себе лучших музыкантов-органистов. В результате музыкальное образование Клеопатры достигло такой утонченности, что малейшая неточность, допущенная пальцами исполнителя, резала ей слух, и без того чуткий от природы, и мгновенно вызывала негодование. Испуганному музыканту приходилось пребывать в постоянном внимании, чтобы, не дай Бог, ни на йоту (точнее, ни на ноту) не отклониться в сторону: чуть-чуть сфальшивишь — и поминай как звали. Можно привести много печальных примеров, взять хотя бы саму Марго Рубинштейн, которую вырвали из клыков Клеопатры уже бездыханной. Разразился жуткий скандал (даже «Нью-Йорк Таймс» опубликовала статью), который сумели кое-как замять, выплатив более миллиона долларов компенсации ближайшим родственникам (матери и мужу) погибшей пианистки. Поговаривали, что на той вечеринке присутствовала мать Тереза собственной персоной, и дабы облегчить ее нравственные страдания, пришлось пожертвовать полмиллиона долларов ее «благотворительным учреждениям». Музыкальная взыскательность Клеопатры обходилась, прямо скажем, недешево даже Уарремам.
Зато когда музыкант исполнял пьесу безукоризненно (к счастью, такое происходило гораздо чаще), невиданное довольство и спокойствие читалось во всем облике животного; однако прежде оно одним только яростным взглядом выметала вон элегантную публику, и та, не пикнув, пряталась по каютам или на трапе, ведущем на палубу. Потом собака обычно вытягивалась во всю длину, положив передние лапы перед собой, а голову на пол, и устремляла взгляд к звездному небу. Да, именно ночью, при потушенных огнях, когда палубу освещали только звезды, Клеопатра предавалась сладостным звукам органа.
И вот теперь — неслыханное дело — уже в третий раз, в то время как великолепное творение Баха отдавалось эхом в просторах океана, Клеопатра находилась на палубе не одна. Хуан в своей неизменной униформе швейцара стоял, прислонившись к перилам, и тоже зачарованно смотрел в бесконечность. Внизу привалившись к поручням трапа и не осмеливаясь высунуть голову, Уарремы, мэр Нью-Йорка, два прокурора, Мэрил Стрипт и настоятель собора Святого Патрика, не говоря уже о светилах ветеринарии, затаив дыхание, тайком наблюдали за этой сценой.
Гениальный органист перешел от токкат к фугам, от фуг — к прелюдиям, от прелюдий — к фантазиям, от фантазий — к кантатам и хоралам. Яхта как ни в чем не бывало скользила по фосфоресцирующим водам океана. Луна, полная и прекрасная, что не найдется такого описания, которое было бы лучше непосредственного созерцания, — плавно катилась по краю неба. Все вокруг заполняла музыка, смешавшаяся с шумом волн и приглушавшая его. Клеопатра слушала, погрузившись в свои мысли, глядя вверх или в сторону швейцара, который время от времени вытаскивал свою записную книжку и делал там пометки. Под мостиком хозяева, гости и прислуга, сбившись в кучу, так и продолжали стоять, не шелохнувшись и не позволяя себе ни малейшего комментария, словно только Клеопатра, швейцар и море были достойны слушать необыкновенную, чарующую музыку.
Ближе к рассвету собака встала и, не обращая внимания ни на кого из присутствующих, медленно покинула палубу, — так она поступала и на предыдущих вечеринках.
В ту же минуту концерт закончился.
Гости в сопровождении хозяев и в окружении слуг поднялись на палубу. Зажглись огни, и под музыку огромного оркестра начался праздник. Все рассыпались в комплиментах мистеру и миссис Уаррем, выражая восхищение их «сказочной» (по их словам) Клеопатрой. Однако и сеньор Уаррем, и его высоколобые ветеринары продолжали пребывать в недоумении. Они так и не уловили ни малейшего намека на странную связь Клеопатры со швейцаром. К тому же собака больше не приближалась к Хуану, хотя, правда, и не отвергала его общества. Вдобавок ко всем неудобствам ледяной воздух, который стал покрывать инеем дорогущие меха и перчатки, не оставлял у Уарремов сомнений в том, что наступала зима. Следовало поскорее закругляться с прогулками.
