Шведский всадник - [30]

Первый, кому довелось воочию увидеть атамана, был священник из Крайбе — маленькой силезской деревушки, принадлежавшей графу фон Ностицу.

Этот самый священник однажды в мае отправился после вечерней службы в соседнюю деревню повидаться с торговцем, которому хотел продать мед со своей пасеки (священник был искусным пчеловодом). Поговорив с торговцем и отправившись в обратный путь, он попал под сильный дождь и был вынужден укрыться на постоялом дворе, в результате чего добрался в свою деревню уже после полуночи.

Проходя мимо церкви, он вдруг увидел слабый свет в окнах — на мгновение посреди ночной тьмы проступила написанная на стекле фигура святого Георгия в голубом плаще, топчущего ногами дракона, которому деревенский иконописец придал вид коровы с крыльями летучей мыши.

Свет почти сразу погас, но священник уже сообразил, что внутри находятся какие-то люди. И хотя в церкви было несколько предметов большой ценности — серебряное распятие в человеческий рост и статуя Святой Девы из слоновой кости в золоченой короне, пожертвованная высокородным графом Ностицем, за четыре года до того исцелившимся от долгой и тяжкой болезни, — священник испугался не за них, а за две бочки с медом, которые он спрятал в алтаре, посчитав его самым надежным местом в деревне. В ту минуту он подумал не о святотатцах, а о бродягах, которых могло привлечь в церковь святое вино для причастия.

Церковная дверь была заперта, и он со всех ног побежал в свой домик за ключом, радуясь, что накроет воришек на месте преступления. Он был так уверен в себе, что не стал никого звать на помощь, а с громовым криком «Стой!» ворвался в церковь. Из всего имеющегося на свете оружия у него была при себе одна-единственная восковая свеча.

Сквозной порыв ветра тут же задул ее. Отважный священник сделал два-три шага в полной темноте, но тут ему в лицо ударил луч масляного фонарика. Затем его осветили с ног до головы, а потом он и сам увидел человека, в упор наставлявшего на него фонарик — и пистолет!

Крик замер у него на губах; в крайнем испуге он смог лишь прошептать:

— Слава Иисусу Христу!..

— Во веки веков! Аминь! — с вежливой насмешкой произнес вооруженный человек. — Высокочтимый господин, мне очень жаль, что я вас так испугал. К сожалению, я не имею чести знать господина настоятеля, а потому сам себя пригласил к нему в гости.

Лишь теперь священник разглядел, что лицо незнакомца прикрыто маской, и ему стало ясно, что перед ним один из святотатцев. Нужно сказать, что до этого момента священник не очень-то верил слухам о столь закоренелых преступниках. От ужаса у него едва не остановилось сердце. Пока он в оцепенении взирал на грозного насмешника с пистолетом, отворилась тяжелая, окованная железом и увешанная иконами дверь алтаря, и оттуда вышли трое мужчин, лица которых были обмотаны до глаз платками. Двое тащили тяжелое распятие, а третий — корону со статуи Богоматери, кадильницу и точно такой же фонарик, как и у человека с пистолетом.

— Во имя Иисуса, как может быть, чтобы железная дверь не устояла? — вырвалось у дрожащего от страха священника. Ему было, чему удивляться: массивная дверь была заперта на надежные засовы с замками, а единственный ключ висел на цепочке у него под сутаной.

Бандит в маске опустил пистолет и слегка поклонился, всем своим видом показывая, что слова священника весьма польстили ему и что он пожелал поблагодарить его за столь высокую оценку своего мастерства. Затем он сказал:

— Высокочтимый господин должен знать, что железная дверь для нас все равно что паутина. Мы встречали преграды и посложнее.

Тут он повернулся к своим товарищам.

— Быстрее, у нас нет времени! Не стоит больше досаждать господину настоятелю нашим присутствием…

Священник бессильно наблюдал, как грабители складывают в мешок распятие и корону. Он сознавал, что его долг хранителя святынь повелевает ему, жертвуя своей жизнью, поднять шум, позвать на помощь и попытаться бежать за драгунами. На крайний случай закричать так, чтобы за милю было слышно… Но у него не было сил. А потому он продолжал стоять, не шевелясь и молитвенно сложив руки на груди.

— Все эти вещи — пожертвования нашего милостивого господина графа, — пробормотал он осевшим до полушепота голосом. — Неужели вы хотите украсть их? Он подарил их не людям, а Богу.

— А вот и нет, — хладнокровно возразил атаман. — Господин граф подарил Богу только то, что роздал из своих богатств беднякам. А все остальное он дал миру, и я всего лишь беру свою долю.

— Но ведь ты совершаешь страшный грех! Это же святотатство! — простонал священник. — Не пачкай святые вещи своими грязными руками, не то Бог проклянет тебя на веки вечные!

— Высокочтимому отцу настоятелю не следует заботиться о моих грехах, — сказал атаман, и чувствовалось, что он улыбается под своей маской. — Скорее, многие другие заслуживают его заботы. Но разве не бывает других грехов — такого, например, когда один монах пожелает как женщину другого?

И тут священнику стало ясно, что устами бандита говорит сам дьявол. Ибо только архилжец и недруг Божий мог вложить такое изощренное оскорбление в уста человеку. Честный священник сам побоялся бы и подумать о такой мерзости. Он отступил на шаг, торопливо перекрестился и пробормотал с ужасом по латыни: