Схватка в западне - [54]

Боясь нападения партизан, он ехал в середине цепочки обоза. Перед выездом из Махтолы войсковой старшина притворно пожаловался вахмистру на нездоровицу:

— Прихватило что-то меня… э-э-э, Василий Фомич. Вы уж, голубчик, обеспечьте охранение, я отлежусь немного. Поезжайте на моей пролетке впереди колонны, а казаков определите в арьергард. Вы должны понять меня, с дорогой бы душой поехал вместе с вами, но знобит, знаете, кости ломает. Я пристроюсь где-нибудь… э-э-э, на возу, скажем, с сеном или в фаэтоне господина Шукшеева.

Однако Редкозубов не сел ни на подводу с сеном, ни в закрытый кожаным верхом высокорессорный шукшеевский тарантас. Он выбрал неказистую телегу с молчаливым чернобородым стариком возницей.

— Не откажете мне в компании с вами, любезный… э-э-э, как вас по имени-батюшке?

Старик назвался Чернозеровым Ильей, сыном Ивана, пробасил безразлично:

— Залазь, бродь, ежель не боишься околеть.

— А я тулупчиком вашим… э-э-э, Иваныч, если позволите, укроюсь. Прихворал, скажу вам, в горячке горю…

— Быват. Горячка, однако, с кем хошь могеть приключитца.

…Редкозубов, покоясь в своем нагретом меховом ложе, сладко дремал и вдруг услышал густой бас Чернозерова, дублировавший по колонне доклад казаков арьергарда: «С хвоста сани с тройной упряжкой». Он высунулся из тулупа, прервал старика:

— Передайте… э-э-э, Илья Иваныч, назад мое распоряжение: «Задержать, выяснить, кто такие, куда и с каким намерением едут».

Чернозеров развернулся к сзади ехавшей подводе.

— Ге-ей! Тереха! — загудел он. — Сопчай, значитца, обратно указ его бродь. Велено спрос учинить, хто такие и по какому делу, однако, несет их.

— Задержать! — вставил войсковой старшина. — Задержать! Передайте, любезный.

— Ишшо, стало быть, задержать велено как следать.

И пошло из уст в уста по подводам — вперед, в голову колонны: «Сани… Тройная упряжка» и назад, в конец обоза: «Учинить допрос… Задержать…»

Казаки, замыкавшие обоз, ждали стремительно приближающиеся сани. Тройка неслась не сбавляя ход. Они подняли винтовки, требуя, чтобы Зарубов остановился. «Тпру-у-у!» — натянул вожжи Артамон; кони с трудом сдержали кошеву, и она чуть не сшибла телегу, доверху загруженную мешками. Казаки обложили Зарубова матерщиной.

— Как выражаетесь?! — напустился на них Пьянников. — Не видите, што офицер перед вами?

— Мы на ездового-растяпу, ваше благородие. Куда глядит, ненароком кувырнул бы вас. И подводу с зерном перекинул бы.

Макар поднялся из кошевы:

— Почему останавливаете?

— Велено задержать, узнать, хто такие.

— Мы с мандатом его высокопревосходительства атамана Семенова, — достал Макар бумагу.

— Дозвольте, — нагнулся из седла один из верховых.

Пьянников усмехнулся:

— Неужто грамоте обучен?

— Два класса с отличием прошел, — с похвалой о сослуживце сказал второй верховой, — шибко грамотный.

Казак прочитал бумагу.

— Значит, господин в дохе и есть чиновник почтового дела Холодулин?

— Сомневаешься? — Макар недобро смерил белогвардейца. — Не похож?

— Похож. Почему не похож.

— То-то же, — смягчился голос Пьянникова. — Как фамилия?

— Аникин, казак Долгинской станицы.

— Скажи мне, Аникин, вы сопровождаете купеческий обоз, что ночевал нынче в Махтоле?

— Так точно, тот самый.

— И войсковой старшина Редкозубов едет с этим обозом?

Верховые переглянулись, почти одновременно ответили:

— Не могем знать.

— Понимаю, про начальство не велено говорить. Ну а про женщин двоих, одна с дитем, разве тоже не велено тебе, Аникин, сказать?

Аникин удивился:

— Вы и про женщин осведомлены?

Второй верховой не удержался:

— Про женщин знаем, ваше благородие. Они оказались краснюхами.

Пьянников осек его:

— Тебя не спрашивают. Што они красные, мне известно. — И опять к Аникину: — Так в обозе эти женщины или где?

— Никак нет, в обоз они не попали. Одну прямо в Махтоле арестовал приказный Булыгин и погнал в Таежную, а другая, котора с дитем, с ночи сбегла из села…

Казака окликнул возница последней в колонне подводы:

— Ишшо ответ пришел на ваш доклад, указано прощупать санную тройку.

И тут Андрей Глинов дернул Пьянникова за рукав шинели: «Взгляни!» — и указал в сторону, с которой к обозу скакал верхоконный. Белогвардеец Аникин тоже заметил всадника:

— Как будто бы прапорщик Мунгалов. Из Махтолы напрямки через Дунькину сопку…

Да, это — Мунгалов. Он был от обоза уже на расстоянии ружейного выстрела и во всю глотку орал казакам:

— Хватайте их! Они красные, большевики… Офицер — главарь партизан, бей его!..

Семеновцы ничего не понимали.

— Ваше благородие, разве вы красные… — не верил Аникин.

Второй белогвардеец, приложив ко рту руки рупором, прокричал прапорщику:

— У них бумага от атамана.

Пьянников не стал дожидаться, когда семеновцы разберутся, что к чему, выхватил револьвер. Аникину не удалось вскинуть винтовку, а его напарник увернулся.

— Андрюха, за пулемет! Прапорщика не упусти.

Глинов сбросил с себя овчину почтового служителя, дал из «максима» по Мунгалову короткое «та-та-та». Высоко взял. Чуть опустил ствол, дал вторую очередь — она срезала прапорщика.

Лошадь понесла Аникина по-над колонной, он плетью свисал с седла вниз головой и чертил рукой придорожный снег. Второй казак во весь опор рванул в сопки, на ходу стреляя в воздух.