Схватка в западне - [16]

Выбрались из станицы, когда взошла луна. В тайге посветлело. Но в малознакомой местности поблудить немного все же пришлось. Покрутив верст десять меж сопок, ручеек, как и объяснил старик, привел Субботова и его спутников нехоженым распадком к замшелому зимовью.

Через сутки, сдержав обещание, пришел Чернозеров. И пришел не один, а привел группу ребят из моторинского взвода во главе с Хмариным. Хмарин-то и поведал о том, как белоказаки зарубили взводного Моторина.

Чернозеров с глазу на глаз сказал Субботову, что у него на заимке находится в беспамятстве один человек. Вначале он принял его за семеновского офицера, потом засомневался — не похож он обличьем на офицера. Да и в бреду бормочет что-то непонятное. То командует: «Огонь по белым», то ругает какого-то Шукшеева, то вспоминает, видать, свою зазнобу, Любушку…

Субботову стало ясно, что человек этот никто иной, как Тулагин. Он потребовал, чтобы Чернозеров немедленно вел его на заимку. И вот Софрон здесь…

В избу вошел Чернозеров. Теперь Тимофей мог по-настоящему рассмотреть своего спасителя. Старик был среднего роста, сухой, жилистый. Большая, кудлатая, с чернью борода как-то не очень шла к его лицу — худому, узкому, с маленькими, глубоко посаженными в подлобье блеклыми глазами.

Чернозеров заговорил басом:

— Однако трогать его покуда не следоват. Пущай в силы входит.

Софрон спросил Тимофея:

— Ну, как порешим? Побудешь тут, пока на ноги потверже не встанешь?

Тулагин молчал.

— Мне сдается, — продолжал Субботов, — надо бы побыть еще маленько. Оно ведь и в тепле, и с едой получше. Сам понимаешь, не то, што у нас. Да и пригляд женский. А мы, как соберем остальных, так за тобой прибудем. В полном составе, всей сотней…

Тимофей разжал потрескавшиеся губы:

— Поскорей бы.

— День-другой, не больше.

Подоспела Варвара с парующей лапшой.

— Будя вам хворого человека потчевать баснями. Давай, соколик, горяченьким подкрепимся.

Прощаясь с Тулагиным, Софрон вынул из-за пояса маузер, положил Тимофею под подушку:

— На всякий случай.

* * *

Жизнь Тулагина на чернозеровской заимке текла однообразно, медленно. И медленно вставал он на ноги.

Тимофей попервоначалу тренировал себя самостоятельно подниматься с постели и ложиться. Затем начал пробовать ходить по избе. Варвара шлепала рядом с ним босыми ногами по щелястому полу, готовая, если что, подстраховать его.

— Храбрее, касатик. Вот так… Шибче, шибче, миленький, — приговаривала она непривычным для Тимофея протяжным тонким голосом. — До свадьбы выходишься, истинно, милок, выходишься.

Чернозеров сутками отсутствовал: уезжал в Серебровскую, к Лосиному ключу к Субботову. Заимка всецело оставалась на невестку. Варвары на все хватало. Она успевала варить, за Тимофеем ухаживать, управляться с коровами, телятами и с овцами, косить траву на лугу, сушить ее на полуденном солнце, складывать в копешки.

Однажды предложила Тулагину выйти на воздух:

— Денек нынче обещает быть благодатным. Вылазь на солнышко, подыши маленько. Ходить-то уж словчился. Чего затворничать? И мне веселей будет.

День и вправду был благодатный. Тимофей прошелся вокруг заимки, по лугу. Хорошо! Свежесть, медвяный запах разнотравья, птичий щебет… Но умаялся. Присел у копны сена. Подошла Варвара. Ее большие серые глаза остановились на Тулагине удивленно, точно она впервые его видела.

— Добрый ты казак. Такие любы бабам.

После этих слов глаза ее погасли, повлажнели, в них проступила женская печаль. Варвара расслабленно опустилась рядом с Тимофеем на сено.

— Мой Федюшка тоже добрым казаком был. При силушке. И сердцем горяч. Обнимет — все косточки в хруст. Сложил мой сокол буйну головушку, навеки оставил меня одну-одинешеньку…

Она потянула край передника к заплаканным глазам.

Тимофей чувствовал себя неловко. Стараясь как-то утешить Варвару, он сказал участливо, дотрагиваясь рукой до ее головы:

— Ни к чему убиваться. Сгинувшего казака слезами не вернешь, а тебе жить надо…

Варвара резко отстранилась от Тулагина, на ее лбу, над бровями, прорезались две глубокие морщины, взгляд повеял холодом.

— Не лезь! Но нуждаюсь в жалельщиках, — жестко обрезала она и поднялась.

После этого случая Тимофей не знал, как вести себя с ней, больше помалкивал, старался не встречаться с се глазами. А она по-прежнему, как ни в чем не бывало, заботилась о нем, относилась ласково, улыбалась, шутила: «Ишь, мертвяк, каким стал! Хоть оброть на него да в телегу запрягай».

С тех пор, что побывал Субботов на заимке, прошло больше недели. Ожидая его, Тулагин не находил себе места, извелся весь. Чернозеров разводил руками:

— Не получатца, знать, у твоего дружка. Да и семеновцы не дремлют… Слыхал я, однако, што войску красных не совладать против атамана.

Тимофея еще больше угнетали такие разговоры. Он доставал из-под ергача маузер и уходил к копнам.

В один из вечеров Тулагин прилег под копной пахучего сена. Невеселые мысли мяли голову. Тимофей старался разом схватить и прошлое, и настоящее, и будущее, трезво взвесить теперешнее свое положение и наметить план на дальнейшее. Но в мозгу чертился какой-то замкнутый круг, в котором он не находил ни начала, ни конца. Сотню собрать надо, а как ее соберешь? Люди, потеряв с ним связь, могли сами пробиваться на соединение с полком. А полк где? В Марьевской?.. За такое время он мог уйти куда угодно. Если верить Чернозерову, что красногвардейские отряды отступают, то поди предположи, где нынче фронт…