Схватка с ненавистью - [13]

Сотник давно не брился, оброс мягкой русой бородкой, низко опустились кончики гайдамацких усов. Усталый, с покрасневшими от бессонницы глазами, выглядел он почти стариком, хотя совсем недавно разменял третий десяток.

— Так какое примем решение?

— Не вырваться нам отсюда, друже сотник, — тоскливо сказал Щупак.

— Это я и сам вижу, — недовольно проворчал Буй-Тур.

Загнали карася в сеть. Осталось погибнуть «героями». Но погибать даже «героями» не хотелось.

Солнце жгло нещадно, и сквозь сукно френча проступил бурыми пятнами соленый пот. Буй-Тур потянулся к фляжке и сплюнул: теплый, вонючий самогон казался отравой.

Боевики укрылись за деревьями, за пнями, лежали, равнодушно поглядывая на, склон оврага, по которому пойдут на них в атаку хлопцы Малеванного. И вид у боевиков был угнетенный, даже не матерились, просто упали в густую траву за первым попавшимся укрытием — не все ли равно, за каким пнем голову положить? Не вояки, нет, ждут, чтоб скорее все кончилось.

— Передай по цепи, Щупак, — решился наконец Буй-Тур. — Будем пробиваться через болото.

— Згода, друже сотник.

Щупак, пригнувшись, подошел к одному из боевиков, передал ему приказ, тот повторил соседу. Боевики ожили, задвигались, стали подгонять амуницию, собирать положенные под руку для последнего боя гранаты.

«Лучше уж такое решение, чем никакого, — подумал Буй-Тур. — Из ста шансов нет и одного, что на том конце болота не сидит засада».

— Гей, Буй-Туре! — крикнули сверху, с обрыва.

Это было так неожиданно, что Буй-Тур вдруг откликнулся:

— Слухаю!

— Это я, Малеванный! Прикажи своим хлопцам не стрелять, хочу у тебя кое-что спросить.

— В переговоры з ворогами Украины не вступаю! — ответил Буй-Тур.

— Я тоже, — слышно было по голосу, что Малеванный смеется. — Да и на кой бес мне переговоры с тобой? Ты ж не новичок, знаешь, что отсюда, где я, «дегтярями» твое воинство можно в три минуты успокоить.

— Так чего же тянешь?

— Жалко кровь проливать. — Голос у лейтенанта стал строгим. — И так уж земля наша полита кровью, засеяна горем. Ну да ладно, об этом как-нибудь в другой раз, при лучших обстоятельствах. А сейчас… Вижу, ты через болото решил прорываться…

Буй-Тур ошеломленно молчал. Он теперь убедился окончательно, что оттуда, сверху, Малеванному видно каждое движение его недобитой сотни. Лежат они, как дохлые мухи на стекле, осталось лейтенанту только метелочкой пройтись.

— Хочу посоветовать. — Малеванный вышел из-за дерева и стал над обрывом — весь на виду, полоснуть бы очередью до последнего патрона в диске, а потом будь что будет… — Как старому приятелю хочу дать совет…

Буй-Тур скрипнул зубами. Помнит лейтенант и не простит ему той осенней ночи, когда впервые они встретились.

— А что, зажила рана? — зло спросил сотник.

— Ага! — охотно подтвердил Малеванный. — Ты меня тогда только оглушил: мое счастье, что не было у тебя под рукой ножа…

Лейтенант только начинал в те дни службу в этих краях. Пришел с фронта, после госпиталей, и казалось ему, попал в тишину. И когда пришлось доставить в райцентр схваченного в облаве бандеровца, он совсем мирно сказал: «Поехали, хлопче», — посадил его рядом с собой на бричке. Позади них устроился солдат с трехлинейкой.

Быстро темнело. Они въехали в лесок, когда выглянул из-за тучи молодой рогатый месяц.

Буй-Тур решил бежать. Он видел, что не в пример лейтенанту солдат настороже, не дремлет, но у него трехлинейка: если повезет, с первого раза промажет, а там кустарник, темень…

— Лейтенанте, зупынысь на хвылынку, — попросил Буй-Тур.

— Тпру-у, — тронул вожжи Малеванный. И тоже слез с брички, чтобы размять затекшие от долгого сидения ноги.

Тогда и ударил его Буй-Тур. Двинул зажатым в кулак камнем по затылку, и лейтенант, не вскрикнув, начал оседать на землю. Буй-Тур прыгнул в придорожную канаву и понесся вперед огромными прыжками, рассчитав, что солдат тоже должен спрыгнуть с брички, так как стрелять по нему мешают лошади. Он точно уловил момент выстрела и упал плашмя на землю, пуля только обожгла плечо. А потом — в кусты, через низкорослый подлесок, кто найдет его в лесу ночью? Солдат расстрелял обойму и, чертыхаясь, оглядываясь с опаской на мрачный в ночной темени лес, погрузил лейтенанта на бричку, погнал во всю мочь лошадей.

О чем они говорили тогда, по дороге? Кажется, лейтенант рассказывал, как нравятся ему эти края и что хочет он остаться здесь навсегда.

Об этой «встрече» и напомнил сейчас Малеванный. Он только крикнул Буй-Туру, что с тех пор поумнел, так что пусть не рассчитывает сбежать еще раз.

Люди Буй-Тура прислушивались к их разговору и время от времени вопросительно поглядывали на своего сотника: что решит. Молодые в большинстве своем хлопцы, они не хотели умирать в разгар солнечного, тихого и ласкового дня. И Буй-Тур уловил эти их мысли, зло, с надрывом выкрикнул Малеванному:

— Где расстреливать будете? — Он потянулся к автомату, чтобы разом закончить этот странный разговор.

— Не делай глупостей, — предостерег лейтенант; ему сверху было хорошо видно, как поднимает Буй-Тур автомат, прислоненный к стволу сосны.

— Не стреляй, друже проводник, — неожиданно сказал и Щупак, — мы не хотим умирать.