Схватка - [30]

— Вышло, кажется, здорово! — сказал Усольцев, доставая из вещмешка сало с хлебом — Лукерьин дар.

— Как думаете, сколько вагонов там было? — спросил Клим.

— Больше двух десятков, — ответил Емельян.

— На каждой платформе — груз, — добавил Яша.

— А в теплушках что? — все интересовался Клим.

— Кто их знает? — Усольцев делил сало. — Может, солдаты, а возможно, какое-либо снаряжение.

— Два вагона пассажирских я приметил, — сказал Урецкий.

— Это, наверно, для офицеров, — пояснил Клим.

— Спасибо, друзья! — произнес Усольцев, довольный успешно завершившимся делом. — Надежно сработали! Дали фрицам шороху! Всю «железку» завалили обломками. Таскать им не перетаскать.

— Твоя работа, Емельян — Урецкий похлопал Усольцева по плечу.

— Ты что? А вы сторонние наблюдатели?

— Мы у тебя на подхвате, — твердил Урецкий.

— А «удочку» я один придумал? И мерзлый грунт только я долбил? Кто прикрыл меня? Ну да ладно.

На Емельяна нашло вдруг такое настроение, что он решил круто повернуть разговор:

— Знаете, чего мне страшно захотелось? Не отгадаете... Чаю! Настоящего крутого чаю! Из самовара... Эх, кинуть бы в него угольков, снять сапог и голенищем раздуть такой огонь, чтоб загудел. А? Яша, будешь пить такой чаек? А ты, Климушек?

Дожевав последние кусочки хлеба с салом, они дружно поднялись и пошли. Усольцеву по-прежнему хотелось вспоминать былое, чтобы уйти хотя бы в мыслях от только что совершившегося. Желание помечтать, пофантазировать появилось у него оттого, что на душе как-то легко стало. Это после успеха «удочки»! А отчего же еще? Сработано удачно, без потерь в личном составе — все живы-здоровы...

— Ну, Яша, так как насчет чая? Или не по душе тебе этот напиток?

— Угадал. Мы, извозчики, до чаю не охочи. Что-либо покрепче требуется.

— Ах, покрепче! Тогда пельмешки на закусочку нужны! Вот царственная еда! Пельмени с мясом... С грибами... С рыбой... С редькой... И даже с вашей бульбой... Ах да, для вас, белорусов, пельмени — пустой звук, вам бульбу подавай. Верно?

— Можно и пельмени отведать, — включился в игру Клим. — Только скорее мечите на стол.

— Вам с маслом аль с горчицей или уксус обожаете? — смеялся Емельян. — А может, в бульоне?

— Не надо аппетит дразнить, Емельян, — остановился Яша. — Может, свернем к леснику? Отогреемся. И в самом деле чайку попьем.

— Далеко это?

— С версту.

— Ты его знаешь?

— Как же, много раз заезжал к нему. Приветливый дядька.

— Стоит посмотреть эту избу, — Усольцев повел серьезный разговор. — Железная дорога близко. Пригодится! Веди нас, Сусанин!

Дорога, на которую свернули партизаны, скорее угадывалась, чем виделась — никаких свежих следов. Но у Урецкого были свои ориентиры: то сосна с причудливым изгибом, похожим на коровье колено, то три березки будто сплелись в хороводе — все они цепко держались в его памяти. И поэтому партизаны, невзирая на ночь, точно вышли на хутор лесника.

Емельян и Клим, приклонившись к соснам, остановились поодаль, а Урецкий подошел вплотную к избе и постучал пальцами об окно. Отзыва не последовало. Тогда Яша еще раз забарабанил по стеклу.

— Хто бьется? — услышал Урецкий знакомый сипловатый голос лесника.

— Яша, извозчик! Не забыл меня еще, Демьян?

Лесник лбом приник к стеклу.

— А-а, Яков... Ну-ну...

Лесник чиркнул спичкой и зажег фонарь, с которым и вышел на крыльцо.

— Ну, здоров, поздний гость! — сказал лесник и протянул руку.

— Здравствуй, Демьян! Обогрей до рассвета.

— Ну, заходь! Тольки у меня постояльцы...

— Кто такие?

— Бес их ведае... Блудни.

— Погоди, Демьян, я не один... Нас трое.

Быстро подошли Усольцев и Гулько. Лесник поздоровался и рассказал, что уже вторые сутки у него живут двое неизвестных. Завалились поздно вечером, сказали, что поживут с недельку и уйдут. Пьют самогон и спят. Вот и сейчас даже не услышали стука. При них одна винтовка на двоих. Леснику не велят далеко отлучаться и требуют от него закуски.

— Вижу, у вас автоматы. Вы-то кто такие?

— Свои, — ответил Усольцев.

— Недавно штось грохотало, — сообщил лесник. — Должно быть, снова крушение. Поезда часто нонче под откос летят. Не слыхали?

Партизаны промолчали. Их теперь заинтересовали незнакомцы. Усольцев спросил лесника:

— Спят, говорите?

— Так, крепко спят.

— А днем, когда бодрствуют, про что говорят?

— Ересь плетут: кто сколь выпьет да про девок. Правда, раз спросили: нет ли у меня знакомых на станции?

— Ну что, ребята, — обратился Усольцев к своим спутникам, — будим?

— Конечно! — ответил Гулько.

— Веди, Демьян, нас в хату, — сказал Урецкий.

— Минуточку, а винтовка где лежит? — поинтересовался Усольцев.

— Меж ними, — ответил лесник. — На полатях.

— Ясно. Клим, берешь сразу винтовку! Теперь пошли!

Лесник с фонарем вошел в избу первым. За ним — остальные. Гулько сразу подошел к полатям, на которых спали незнакомцы, и легко взял винтовку.

— Наша, мосинская, — произнес он.

— Встать! — зычно воскликнул Усольцев. Оба тут же проснулись и начали шарить руками по полатям — искать винтовку.

— Зря ищете, — сказал Усольцев. — Одевайтесь!

Оба нервно натягивали на себя рубахи, брюки, путались в сапогах, что-то невнятно друг другу бормотали и, конечно, никак не могли понять, что за люди перед ними с немецкими автоматами. Один, у которого все лицо заросло щетиной, а глаза, видно, от самогона налились кровью, осмелился спросить: