Схватка - [40]

Она докладывала Сороке о поездке в иронических тонах, чуть подсмеиваясь над собой:

— Я стала совсем селянкой — научилась коров доить и в печи обед варить. Собиралась даже замуж выйти, сватался там один хлопчина-механизатор. «Ты, — говорит, — песни поешь гарно, станешь у нас самодеятельностью руководить вместо Леся Гнатюка, нашего дорогого товарища-друга, убитого проклятыми бандерами…»

— Но-но! — Сорока поджал губы, укоризненно погрозил пальцем.

— Так это же не я, это он говорит… — постреляла глазками Ива. — В нашем крае Менжересов — через пять хат шестая. И в Зеленом Гае живут три или четыре под такой фамилией, со всеми познакомилась, а с одним даже породнилась, его дедушка к моей бабушке в садок шастал…

— Перестаньте, Ива, переходите к делу. Что у вас за дружба получилась с Нечаем?

— За что люблю вас, друже референт, так это за откровенность! Ну где бы мне догадаться, что вы следили, а так нате вам — сами выложили! Вам бы батярусами[43] командовать! — Ива не выбирала выражений.

Сорока от неожиданности поперхнулся. В самом деле, проговорился. И тут же постарался как-то объяснить Иве неосторожный свой вопрос:

— Вы там были приметной гостьей. И естественно, мне сразу же сообщили о появлении в тех местах дочери известного общественного деятеля профессора Менжереса. Специально за вами устанавливать слежку не было необходимости, согласен, это было бы с моей стороны неинтеллигентно.

— Опять же спасибо! А я ведь, наивная, думала: таким, как я, доверять надо полиостью! Можете вы распорядиться, чтобы Настя принесла после дальней дороги рюмочку? Продрогла и… привыкла…

«Не хватало еще, чтобы алкоголичкой стала», — подумал Сорока, попросив Настю принести что-нибудь выпить.

— В Зеленом Гае у каждого свежи в памяти интересующие вас события. Марию Шевчук хорошо помнят. Нечай мне сам рассказывал, как преследовал ее однажды на плантации подсолнечника и едва не погиб от пули телохранителя. Он ненавидит Марию лютой ненавистью, прямо белеет, как только упоминается ее имя, считает предательницей, ярой националисткой и прочая и прочая. А его жена, Влада, наоборот, думает, что учительница была неплохим человеком, случайно попала к националистам и уже не смогла от них отделаться…

— Слушайте, Ива, вы будто нарочно меня злите: разве позволительно так говорить о наших верных соратниках?

— Вы кого имеете в виду: Шевчук или тех, кого она вокруг своего пальчика обвела?

— Тьфу, пресвятая дева Мария, какая вы въедливая…

— Это вам за слежку! По существу: никто в Зеленом Гае не знает, что стряслось с Марией. Все убеждены, что она погибла во время ликвидации сотни Стася Стафийчука. А вот от чьих рук — здесь мнения расходятся. Нечай уверен: убил кто-нибудь из участников облавы, когда она пыталась уйти. Но…

— Но…

— Влада утверждает, будто видела несколько месяцев спустя Марию Шевчук в нашем городе.

Сорока встрепенулся, как гончая, напавшая на след. Его бледное, анемичное лицо порозовело, коричневые круги под глазами обозначились четче. В комнату некстати заглянула Настя, хотела что-то спросить. Сорока властным жестом загнал ее обратно за дверь.

— Где? Когда? При каких обстоятельствах?

— Влада рассказывает, будто приезжала в город за обновками к свадьбе. И вот на железнодорожном вокзале столкнулась случайно лицом к лицу с Марией. Влада настолько удивилась, что даже не окликнула. А когда опомнилась — учительницы и след простыл, она затерялась в толпе, как раз подошел пассажирский из Киева, на перроне было много людей. Мария была одета как деревенская девушка: вышитая блузка, кептарь, цветастый платок, сапоги хромовые…

— И все это успела заметить ваша Влада?

— А вы разве не знаете женскую психологию: сперва обратить внимание на одежду, а потом уже на человека?

— Скажите, а не помнит ли Влада, были при Шевчук вещи, ну там чемоданы, сумка?

— Вот-вот, друже референт, меня это тоже заинтересовало. Влада говорит, что учительница не была похожа на отъезжающую: скорее пришла кого-нибудь встретить.

Референт процедил сквозь зубы:

— Если она в городе — тогда можно заказывать молебен за упокой души ее грешной. Родная ненька ее трижды в гробу перевернется, когда мы доберемся до предательницы.

Ива с любопытством посмотрела на Сороку: высох весь от ненависти.

— И откуда у вас такая жестокость? Вы с Марией Шевчук враги: откровенные, непримиримые. Понятно, или вы ее, или она вас. Попадетесь учительнице на мушку — у нее рука не дрогнет, слеза не покатится. Но издеваться над вами она не станет. Вы же из нее жилы вытянете, измордуете и только потом убьете.

Ива говорила неторопливо, будто размышляла вслух. И заметно было, как начинают дрожать у нее мелкой дрожью руки, лихорадочный блеск окрашивает темные глаза, как тяжело ей дышится.

— Ива, перестаньте, ну не треба, серденько…

— Не смейте меня так называть! Тот, кто имел на это право, в чужую землю головой уткнулся. Он был солдатом! Солдатом, а не палачом! И я не святая — убивала! Но в бою, а не из-за угла, не в спину, а в грудь стреляла!

— Друже Менжерес! Наказую: перестаньте, не забувайтесь! Владою, якою наделила мене наша организация…

— Плевала я на вашу владу! — Ива вдруг рванула кофточку на груди, так что посыпались на пол пуговицы. — Смотрите! Вот сюда одна пуля вошла, сюда — другая! Я землю грызла от боли, двое суток на соломе в хлеву валялась без сознания, а мне рот зажимали, чтобы не крикнула: ворог рядом! Через смерть прошла и смерти больше не боюсь. А вы меня своей властью вздумали пугать! Знаете, какое кратчайшее расстояние между жизнью и смертью? Нет? Длина канала ствола! Пистолет к груди приставил и… Так стреляйте же в грудь, в голову, в черта, в бога…