Схватка - [17]

— Кажется, это вас направляли в концлагеря для выявления коммунистов? И в Травниках[27] изрядно помяли пленные? А потом и немцы? За сострадание к несчастным? Не брешите, пан Кругляк, простите мне неинтеллигентное выражение. Били вас за то, что меняли тютюн на золотые зубы. Да, да, заядлые курильщики выдирали их у себя и отдавали за пачку махры. А немцы не любят, когда их грабят, — золотые коронки пленных они считали собственным имуществом… Немцы отзывались о вас хорошо, мне как-то попалась на глаза ваша служебная характеристика. Особенно хвалили за участие в уничтожении гетто в Рава-Русской. Кстати, там вам лучше не появляться — жители вас запомнили и поступят с вами не очень интеллигентно…

Сорока любил слово «интеллигентно», употреблял его часто. Себя считал представителем украинской интеллигенции «новой генерации».

Уже после нескольких таких вопросов и реплик Кругляк предпочел рассказать о себе начистоту. А жизнь его была прямолинейна, как ружейный ствол: предательства, убийства, насилие.

Сорока решил, что этот человек вполне подойдет. Особенно для выполнения некоторых заданий по чистке.[28]

После окончания учебы Сорока стал работать в отделе кадров своего же института. Нашлись друзья, которые помогли ему остаться в областном городе. В том же институте он пристроил и Кругляка — по хозяйственной части.

Кругляк никогда не подводил своего шефа. Даже тогда, когда в ходе чистки пришлось убрать кое-кого из личных и давних друзей, утративших веру в победу идей «самостийности». А сейчас вот опростоволосился. Ну кто мог знать, что эта дивчина такая цаца?

Но, оказывается, Сорока выложил еще не все.

— Отыскали Шевчук, эту зеленогайскую учительницу?

Кругляк виновато потупился:

— Как сквозь землю провалилась…

— Кто привлекался к акции?

— Северин.

— Но ведь он не может даже появиться в Зеленом Гае — чужой человек сразу вызовет подозрения. Я начинаю всерьез сомневаться в ваших умственных способностях, пан Кругляк.

«Хоть бы выругался, что ли, — с тоской думал Кругляк. — Все было бы легче. Нудит и нудит…» А на лице у него — вразрез с мыслями — написаны были и подобострастное внимание и готовность выполнить любые приказания шефа.

Сорока снял очки, неторопливо и аккуратно протер стекла платочком.

— Мы попали в очень трудное положение, — спокойно, словно читая лекцию, заговорил он. — Наши отряды разгромлены, даже запасная сеть провалена. Потеряны лучшие люди. Уничтожено то, что создавалось годами. И все это за кратчайшее время. Среди тех, кто остается в строю, паника. Даже вернейшие, проверенные в десятках испытаний, заколебались. Некоторые уже бежали. Куда? Кто-то надеется отсидеться в укромной криивке,[29] кто-то, признав борьбу безнадежной, поднял руки. Сколько нас осталось? Немного…

Референт службы СБ краевого провода умел мыслить реалистично. Он позволял себе иногда задумываться над ближайшими и дальними перспективами подполья, начистоту изложить свои взгляды и выводы подчиненным. Но всегда подчеркивал: есть только один выход — бороться до конца. Каждым словом и жестом он старался создать себе репутацию человека особого склада: не знающего колебаний и сомнений.

Несколько лет назад Рен обратил внимание на нескладного, многословного студента, истово выставлявшего напоказ свои националистические убеждений. Прозвал его «Философом». И сумел разглядеть за чудаковатой внешностью твердую, жестокую натуру, за медоточивыми рассуждениями — беспринципность. Рен сделал его референтом службы СБ и не ошибся: Сорока ревностно наводил «порядок» в националистических рядах. И скоро прежняя его кличка «Философ» забылась, у «штудента» появилось новое псевдо — «Коршун».

Сорока методично излагал свои мысли Кругляку:

— Да, время тяжелое. Но пока жив хоть один человек, живет и дело. У нас, к счастью, почти не было провалов в руководстве. Значит, есть кому собрать новые силы, выждать и снова ударить. Но если почти на самой верхней ступеньке лестницы устраивается идиот, то… — Сорока безнадежно махнул рукой, — от таких надо избавляться.

«Прикажет удавить или расстрелять?» — лихорадочно соображал Кругляк.

— Пан Сорока, повторяю, я предполагал, что речь идет об обычной проверке. Метод, который я применил, не подводил ни разу. Если человек его выдерживал, значит он наш…

— Итак, подведем итоги: с Менжерес вы действовали топорно, Шевчук, которую необходимо уничтожить, не нашли. Не так давно исчез референт пропаганды — куда, при каких обстоятельствах? Тоже сказать ничего не можете? А вдруг этот референт сейчас выкладывает чекистам наши явки, связи, планы?

Шеф настроился на длинные нотации. Он удобно расположился в кресле, отодвинул настольную лампу, чтобы на лицо упала тень. У Кругляка немного отлегло от сердца: раз распекает, значит решил оставить в живых. Иначе не стал бы тратить времени.

Раздался звонок. Сорока и Кругляк одновременно сунули руки в карманы. Слышно было, как Настя разговаривает в передней: «Шубку повесьте, пожалуйста, сюда, а ботики поставьте под вешалку».

— Это для вас сюрприз, Кругляк, — многообещающе протянул Сорока.

В комнату вошла Ива. Она тоже держала руку в кармане спортивной куртки, и Кругляк мог поклясться, что тот предмет, который так оттягивает карман, — пистолет. Глаз у него был наметанный.