Схватка - [19]

Несвижский князь лишь покачал головой. В принципе, какой-то просвет в самом деле появился, но ничего конкретного пока что так и не вырисовывалось. Оставалось лишь ждать да слать Огинским листы.

Михал вышел от Дворжецкого и зашагал по мокрой мостовой Королевской улицы. В польской столице только что прошел первый майский ливень с грозой. Брызги от проезжающих карет летели во все стороны, и прохожие в ужасе отпрыгивали, жались к стенам домов, чтобы их не заляпало грязной водой. Но Михал шел, не обращая на лужи и брызги никакого внимания. Он чувствовал странное равнодушие. Ему больше не хотелось разыскивать пропавшую картину «Литовский всадник» или пусть даже «Огненный всадник», как называл ее Рембрандт. Все это нынче казалось Несвижскому князю мелким, глупым, несвоевременным. Он думал о Вишневецком, о больном сыне Богусе и о вполне здоровом Алесе, который так похож на отца и растет живым и крепким юношей, не зная чей он сын на самом деле… Война, интриги из-за Собесского и Яна Казимира, здоровье детей, отношение с Катажиной… Михалу хотелось послать все это к черту и вернуться в те годы, когда его взор так радовали полотна голландских мастаков, и сам он в тайне мечтал стать живописцем. Ну, хотя бы таким, как его друг Вилли Дрозд. Вилли Дрозд… сложивший голову в боях за свою родину, которую так любил, живя в своих голландиях и италиях! «А я занимаюсь всякой дребеденью, грязью, — думал Михал, хлюпая башмаками по лужам, — прав был Самуль Кмитич, не свободны мы, Радзивиллы! Ой, не свободны!»

Глава 6 ПОД РОСЛАВЛЕМ

Михал, все же, был прав, когда пытался отсоветовать Богуслава от связей с Любомирским. Дальнейшие события сомнения Михала лишь подтвердили. Но Богуслав, впрочем, еще до разговора с Михалом списывался с Ежи Любомирским, а позже и встречался с ним самим в Варшаве. Он пока что не заплатил ни единого солида своему польскому товарищу по интригам, но Любомирский тем не менее развернул бурную деятельность против Яна Казимира. Он увидел здесь собственную выгоду, и пока ему не принесли полные кошельки денег, сумасбродный пан уже связался с австрийским курфюрстом, стремясь настроить его против польского короля. Австрийский курфюрст и император еще два года назад выставили в противовес французскому кандидату на посполитый престол своего претендента — молодого принца Ехана Фридриха Брауншвейгско-Люксембургского. Однако партия, поддержавшая австрийско-бранденбургскую инициативу в Речи Посполитой была еще недостаточно сильна и влиятельна. Любомирский предложил императору и курфюрсту содействие, пообещал, что будет всецело использовать свое влияние в Польше и за границей для победы на выборах их кандидата. Про Собесского, он, похоже, запамятовал. Любомирский рекомендовал на трон молодого и пока что ничем не знаменитого земляка Яна Собесского Михала Корибута Вишневецкого. Богуслав об этом «сюрпризе» своего союзника пока что ничего не знал. Но главное в чем Ежи по-настоящему сошелся с Богуславом — в скорой отставке неудобного всем Яна Казимира. Хотя трудно было понять, как же на самом деле рассуждал Любомирский. Возможно, он лишь делал вид, что поддерживает кандидата своих немецких друзей, и играл, все-таки, в пользу Богуслава и Собесского? Наверное, предельно точно на этот вопрос не мог ответить и сам Любомирский. По крайне мере этому шустрому пану удалось произвести впечатление, что именно благодаря ему, Любомирскому, французский кандидат на трон Речи Посполитой все еще не принят.

Подпольная деятельность Любомирского не ограничивалась Австрией и Брандербургией. Гиперактивный пан умудрился тайно забросить удочки и в мутный омут Алексея Михайловича, призывая царя нанести удар по Польше, что было равносильно нанесению удара и по Великому княжеству Литовскому, Русскому и Жмайтскому. Вновь мало кто был в курсе и знал все нюансы тех загадочных переговоров, скрытых мраком тайны и секретности. Но договориться с царем Любомирскому все же не удалось.

Со своей стороны император и курфюрст, не желая портить официальные хорошие отношения с Францией, вызвались помогать Любомирскому лишь финансово. Позже они даже пытались примирить Любомирского с Яном Казимиром, предлагая личное в том участие. Увы, сие в планы Любомирского не входило. Но не рой другому яму, сам в нее попадешь! Так и стало с интриганом. Попытки Любомирского столкнуть лбами всех и вся не прошли незамеченными. До Михала дошли вскоре слухи, что королевский двор и знать короны подали-таки на Любомирского в суд, и дело уже начато. Причем все это судебное дело шло к прямой расправе над скандальным паном — защитникам Любомирского даже не дали ознакомиться с обвинительными документами. Началась судебная тяжба, на которой, впрочем, сам Любомирский отсутствовал, понимая, что возможно придется вообще бежать из страны, если приговор будет слишком суровым.

Пока Михал гулял на свадьбе у Собесского, освободительным походом чуть ли не в одиночестве занимался Михал Казимир Пац. И видимо напрасно Богуслав Радзивилл посылал в адрес Паца гневные стрелы. Уже далеко не тем легкомысленным повесой, любителем юных девушек и жареной печенки являлся ныне Пац, а человеком жестким, сугубо военным и, в отличие от временно отошедшего от боевых дел Богуслава, занимающимся благим для страны делом. Правда, куда-то исчезли былой либерализм и мягкость Паца. Тридцатидевятилетний гетман отрастил такие же длинные пышные усы, как были у Януша Радзивилла (видимо, чтобы больше быть похожим на гетмана), стал полностью нетерпимым к несогласным со своим мнением, беспощадным к врагу и достаточно требовательным военачальником, вылепив из своих жмайтов настоящих солдат: метких стрелков, ловких наездников и фехтовальщиков. Все эти новые качества Паца и понравились Яну Казимиру, когда он решал, кого бы назначить на освободившийся пост польного гетмана. Собирался польский король вручить Пацу и булаву Великого гетмана с соответственной передачей чина польного гетмана кому-нибудь другому. Может Михалу? Король колебался.