Схватка - [37]

Между тем, в голове Нурке возник совсем иной план.

Да, Еламан просто негодяй, но тут он прав. Во всем, во всем прав! Даурена Ержанова надо убрать, но убрать мягко, мотивированно, так, чтоб никто не мог придраться. Чтоб все было чище чистого и правильнее правильного. Надо собрать совещание и на нем решить все.

И вот на другой день в кабинете Жарикова состоялось это совещание. Открыл его Нурке.

— Итак, после моего отъезда экспедиция перешла на глубинное бурение, — сказал он. — Этот способ был предложен нашим уважаемым Дауреном Ержановичем и преподнесен как нечто новое в методе поиска. Ну, новый, конечно, он только здесь, в Саяте, а вообще-то ничего Даурен Ержанович не открыл... О такой разведке и мы тоже иногда подумывали, но в конце концов решили, что овчина не стоит выделки. Кому нужна руда с глубины полкилометра, когда в пятистах километрах, в Мысконуре, эта же медь лежит почти на поверхности? Да и вообще есть ли она? А если ее нет? Отпущенные нам деньги мы съели и теперь уж скоро не сможем не только бурить глубокие скважины, но и шурфить. Вот я и хочу спросить вас, товарищи, что же нам теперь делать? Без денег, без планов, без всякой уверенности — накануне зимы?

Жариков сидел неподвижно и внимательно слушал.

Только теперь он понял, чего хочет Нурке.

— Да, так что же вы все-таки предлагаете? — спросил Гогошвили.

— Вот! Это, конечно, главный вопрос. И вот мое практическое предложение. Отряды, бесплодность поисков которых стала уже очевидной, полевые работы прекращают, приступают к намеченной обработке материалов. Приготовиться к зиме. Вот все, что я могу предложить. Какое будет ваше слово, товарищ директор?

Жариков пожал плечами.

— Да принципиальных возражений у меня не имеется. Раз меди нет, так нет. Но какие отряды вы имеете в виду, конкретно?

— Ну, в первую очередь это касается Второго Саята, — сказал Ажимов. — Инженеру Васильеву объявляем благодарность в приказе. Он закончил поисковые работы на сезон раньше срока.

— Да, но в этом отряде, кажется, находится и Даурен Ержанов, — осторожно сказал Жариков и поглядел на старого геолога. Тот сидел молча.

Нурке улыбался все ласковее и ласковее.

— Ну, с моим учителем всего проще, — сказал он, — любой институт предложит ему кафедру. Он должен быть доктором гонорис, без защиты диссертации. Это мы сделаем. Тут я беру все на себя.

Гогошвили вскочил с места.

— Так значит, экспедиция остается без Даурена Ержановича?

— Товарищ Гогошвили, товарищ Гогошвили, — сказал укоризненно Нурке, — ну что вы такое говорите? Из-за вашего отряда вы хотите лишить нас одного из самых светлых умов в геологии? А? Как же так можно?

И мельком взглянул на Еламана. Тот улыбался. «Молодец Нурке, даже и не ожидал! Орел», — говорил этот его взгляд.

— Назначьте Даурена Ержановича в мой отряд! Вместо меня, — крикнул Гогошвили.

— Ну, опять двадцать пять! — развел руками Нурке. — Вы как будто не слышите, что я говорю. Даурен нужен...

— И я уступаю ему свое место... — вдруг крикнул Васильев.

— Слушайте, — нахмурился Ажимов, — надо во-первых, уметь себя вести на собрании, во-вторых, не перебивать старших и, в-третьих, не командовать. Все-таки, куда кого назначить — это мое дело, а не ваше. Если не желаете работать, подавайте заявление. Вот если за три дня отчет будет у меня на столе, можете считать себя свободным. И на этом я считаю вопрос о Даурене Ержановиче исчерпанным. На нашем собрании во всяком случае... Теперь вопрос второй...

С первых же слов Нурке Даурен опустил голову, он сидел и думал. И чем больше думал, тем ниже склонял голову. Ему было уже все ясно. Еще вчера было все ясно. Может быть, ясно даже раньше, чуть ли не с первого дня их встречи. Ажимов негодяй. А раньше, в годы молодости, замечал ли он тогда за Нурке какие-нибудь, ну, мягко говоря, странности? Да, были, были, конечно, но он их пропускал мимо глаз и ушей, думал — ну, молодой, ну, глупый, ну, чувствует свою неполноценность, ну, мало ли что там еще! А впрочем, и к этому надо быть готовым! Измена друзей — это очень тяжело, но это еще не самое худшее. Да, да, как ни странно и ни страшно, есть вещи и пострашнее. И первая из этих страшных вещей — это потеря веры в себя! — Да, верность себе это главное. А Нурке... — ну что ж, скверно, больно, но он выносил и кое-что куда более скверное и болезненное. А потом, может, еще и с Нурке не все потеряно. Может, еще можно попытаться бороться за него. С ним же самим придется вести эту борьбу, но если он человек сильный, то справится. Даурен поднял голову и стал слушать.

— Я считаю вопрос об Ержанове исчерпанным, на этом собрании во всяком случае, — сказал Ажимов. Что же это значит, он ожидает его к себе? С просьбой? С преклоненной головой? Раскаявшегося? Ну, этого ты не дождешься, милый. А остаться в экспедиции необходимо. Любым путем.

— Теперь другой вопрос, — продолжал Нурке. — Что делать со вторым отрядом, тут положение несколько иное...

— Постойте, постойте, — поднял руку Жариков. — Хотя вы считаете вопрос о Даурене Ержановиче законченным, — я, как начальник экспедиции с этим согласиться никак не могу. Кажется, и собрание считает так. Как, товарищи? — обратился он к сидящим.