Схватка - [22]

— Хорошо, папа, обещаю. Только не сейчас, дай мне прийти в себя, освоиться с этой мыслью. Это тоже нелегко!

— Ну вот и отлично, — сказал Даурен, невесело улыбаясь. — Вот и сговорились, — и сам подумал: «Ты-то старый, конечно, хочешь забыть прошлое, но ведь не от тебя это все зависит, захотят ли этого они — Еламан и Нурке».

Наутро Ержанов появился в кабинете директора, и новый хозяин кабинета — Жариков и прошлый хозяин — Нурке уже ждали его. После обмена несколькими, ничего не значащими фразами Нурке сразу приступил к делу:

— Ну что ж, Дауке, — сказал он, — давайте брать сразу быка за рога. Принимайте любую партию и работайте. Могу даже и этот кабинет уступить, хотя он уже и не мой.

Даурен засмеялся.

— Э, брат, какой ты прыткий. Мне с отвычки браться за такую работу? Нет, я простой геолог-поисковик, и ты дай мне рядовую работу и то на первых порах не слишком сложную.

— Значит, хотите сначала поработать в партии? Что ж, любая к вашим услугам, Афанасий Семенович уже подписал приказ о назначении вас начальником отряда экспедиции.

— Я хочу быть поближе к Дамели, — сказал Даурен. — А то уж больно далеко мне к ней ездить.

— Это Второй Саят. Ну что ж! Там сейчас Айдаров. Переведем его, к тому же он сам давно просится оттуда. Говорит, работы нет.

— Как это работы нет? — удивился Даурен.

— Да вот так! Бурим, бурим — и без толку! В этом году, очевидно, уже кончим бурить. Так что не будет ли вам там скучно? Не по вашему характеру этот участок!

— Посмотрим. Я, знаешь, человек тугой, пока своими глазами не убежусь — ничему не поверю. Как это так — нет руды? Не может быть!

К вечеру того же дня Даурен был во Втором Саяте. Квартиру ему сняли у бурового мастера Абилхаира. Тот встретил старого геолога с распростертыми объятиями. Имя Ержанова было большим именем в тех кругах, где работал этот старый бурильщик. Даурену он отвел отдельную комнату, поставил в нее новую металлическую кровать (она предназначалась для гостей). Ковров в доме не нашлось, так пол застелили кошмой. Хозяйка сразу же выгребла из чемодана гостя все его белье и унесла стирать. Возвратила чистым, выглаженным, аккуратно сложенным в стерильно чистую стопку. Так его и положила в спальную тумбочку. Белье пахло свежими огурцами и земляничным мылом. Через несколько дней квартирант уже садился за стол как полноправный член семьи. Никогда, даже живя со второй своей женой, Даурен не чувствовал себя так свободно и спокойно, как в этой рабочей семье. А ведь именно Саят был его отчизной. Именно отсюда сорок лет тому назад, в тяжелый холерный год, когда вымер почти весь аул, оставив дом, он пешком добрался до Семипалатинска. Кто-то посоветовал ему обратиться в Гороно, там о мальчике позаботились, выдали одежду, определили на работу, устроили учиться. С тех пор он не видел родины, но думал о ней часто. Вернее, даже так: никогда не забывал ее. Он понимал: здесь должна быть медь — огромные ее залежи. В прежние годы он не раз говорил об этом Нурке, но ведь предположить одно, а доказать совсем другое, а Даурен понимал, что никаких прямых доказательств у него в руках нет. И сейчас он их искал, искал жадно, дотошно, не жалея ни времени, ни сил. И все-таки ничего найти не мог. Ни одна канава, ни один шурф, ни одна скважина, образец или проба не давали какого-нибудь намека на залежи ценного металла. Огромное пространство — сорок тысяч квадратных километров — казалось безнадежно пустым. Даурен никак не мог понять, в чем тут дело. И трудность состояла совсем не в геологическом истолковании района. Нет, тут как раз все было ясно. Основу составляли осадочно-вулканические породы. Ценная руда вмещалась в них пластами, жилами или гнездами. Но в том-то и дело, что было ее очень мало.

Промышленного интереса район не представлял. Это было видно из материалов бурения. Скважина, правда, бурилась не глубокая — метров восемьдесят-сто, но, продолжи ее на столько же, — ничего нового это не даст. Так говорил Ажимов. В противоположность ему старый геолог верил, что медь здесь есть и ее даже много. Верил интуитивно, потому что никаких иных оснований у него не было. Не произошло ли здесь какого-либо изменения тектонического характера, или, может, этот гигантский сброс скинул медь в сторону вниз, и она находится рядом, и ее только надо нащупать?! Тогда расположение верхних слоев ничего не доказывает, надо бурить глубже. Конечно, все это было фантазией старого геолога — Саят лежал перед ним, словно шкура огромного зверя с ободранными краями. Клочья шкуры — это то, что уже разведано. Меди здесь нет. Следы ее, и очень обильные на севере и востоке, вдруг к югу исчезают неизвестно куда. Словно действительно через землю проваливаются. А запад вообще пуст. Вот и получается то, что говорит Нурке: промышленной меди во Втором Саяте нет вообще. Даурен был уверен, что это не так, но понимал также и то, что на одной интуиции далеко не уедешь и, тем более, ничего не докажешь. Правда, были у него факты, вернее, фактики, но фактики мелкие и необязательные: скорее намекающие на что-то, чем говорящие о чем-то. Значит, надо просто идти и искать. И вот с рюкзаком за плечами Даурен отправился путешествовать. Рядом с ним шагал преданный ему, как собачонка, рыжий Мейрам, сын хозяина, ученик седьмого класса. И тот тоже шел не порожняком, — за спиной у него висел рюкзак, а в руке он нес настоящий геологический молоточек. И была на нем еще отцовская войлочная шляпа и кирзовые сапоги. Кроме того он достал где-то светозащитные очки, и в них действительно походил на настоящего геолога. Старик и мальчик очень привязались друг к другу и могли часами болтать на самые разные темы. Но особенно Мейрама увлекали рассказы старого геолога об ископаемых чудовищах. Как у него округлялись глаза, пресекалось дыхание, когда Даурен рассказывал ему про огромного зубастого дракона с хвостом, кенгуру, с маленькими детскими ручками и шеей страуса. Пройди такой дракон по нашим улицам, он остановил бы движение и легко мог заглянуть в окно пятиэтажного дома. И о другом драконе — летающем гаде — рассказывал он, с треугольной гребенчатой головой, с черными перепончатыми крыльями, рассказывал про схватку саблезубого тигра Махайрода со слоном, у которого из пасти торчали не два, а целых шесть бивней.