Схватка - [14]

В зарослях джиды Еламан остановил машину и все соскочили на землю.

— Ну, какая красота, а? — радостно воскликнул Жариков. — А воздух-то, воздух, чувствуете, товарищи, а?

Он дышал полной грудью. Воздух здесь действительно стоял острый, пряный, настоянный на запахе трав и ветвей. Лес был крохотный, но удивительный. Серебристые листки кустарника, сплетенные друг с другом, казались выкованными из серебра. А дальше, наверно, текла река, или просто пахло чем-то речным, может быть, водорослями или влажной землей.

— Пойду туда, — сказал Жариков. — Не могу не искупаться, когда нахожусь рядом с водой. Как вы, Даурен-ага?!

Даурен покачал головой.

— Воздержусь! Чувствую себя что-то не вполне здоровым, устал что-ли?!

Жариков ушел, и около машины остались двое: Еламан и Ержанов. Как Еламан ждал именно такого случая! Но он не сразу взял быка за рога.

— Вы не покажете свою трубку, — попросил он Даурена, — уж больно она хороша!

— Хороша? — слегка удивился Даурен, и в голосе его прозвучало что-то почти неприязненное. — Не знаю! Интересна — да! А хороша... Ну смотрите, если понравилась.

Еламан взял в руки трубку. Действительно, ничего особенного в ней не было. Трубка как трубка, черная, прокуренная, выдолбленная, видно, из корня кедра или сосны. На люльке цифры: «1946» и надпись: «Колыма. Прииск «Партизан». Конец трубки изрядно изгрызан. Видно, старик часто нервничает. Еламан быстро и искоса взглянул на него. Тот вздохнул и спросил: «Ну, дорогой, все?» И протянул руку за трубкой.

«Не он, — быстро решил Еламан, — просто похожий. Тот не назвал бы меня дорогим. Он бы сразу мне все выложил. И генералу тоже. Нет, нет, это не он».

Старик взял трубку, бережно обтер платком, словно стирал с нее прикосновение Еламана, и спрятал трубку в карман.

— Колыма! — сказал Еламан. — И долго вы пробыли там?

— Пустяки! Двадцать лет! — усмехнулся старик.

«Не он, — снова решил Еламан, — тот давно умер».

И облегченно вздохнул.

И тут старик вдруг спросил с любопытством:

— А что, разве я похож на какого-нибудь вашего знакомого? И так как Еламан чуть задержался с ответом, — махнул рукой: — Бросьте, какое это имеет значение! — и усмехнулся.

«Он, — решил Еламан, — он, он! И еще издевается, скотина».

Он хотел что-то сказать, но как раз вернулся Жариков, довольный, веселый, с мокрыми волосами. Было видно, он действительно только что вылез из воды.

— Ух, хорошо! — сказал он. — А вода-то, вода какая! Сто пудов грехов с себя смыл. Ну как, друзья, погуляли, поговорили? Поедем, пожалуй. Надо дотемна хоть до озера добраться.

Перевалили через Илийский мост и вылетели на шоссе — это была дорога от Сары-Озека на Уш-Тобе. Еламан пустил машину на самую последнюю скорость. Так можно нестись только по степи. Белесый ковыль, черные кусты степной полыни, какой-то жесткий кустарник, взлетающие ажурные шары перекати-поля, все это только мелькало в глазах. Ни зимовки, ни аулов, ни надгробных памятников: беспредельная пустая степь. Так они пролетели километров триста. Потом пошли песчаные дюны, и шоссе повернуло к северу.

К вечеру они доехали до большой реки. Здесь дорога раздвоилась.

— Как поедем? — спросил Еламан.

— Я бы предпочел правую ветку, — сказал Даурен. — Если можно, конечно!

— Да можно-то все можно, — с неудовольствием ответил Еламан. — Только по ней ехать тяжелее. А что там смотреть? Та же пустыня.

— А интересно, охота здесь есть? — спросил Жариков.

— Ну, какая охота! — махнул рукой Еламан. — Если целый день пробродишь, может, принесешь барсука или лисицу. Да и то, наверное, не каждый день.

— А зайцы есть?

— Зайцы здесь редкость. Так как же, поедем? До экспедиции осталось километров триста. Придется заночевать.

Поехали все-таки по правой дороге.

— Ну, если ты нас утопишь в песках... — пригрозил Жариков.

— Не бойтесь, не утоплю, не первый раз! — усмехнулся Еламан. — Осенью здесь гоняют гурты из Каражалского колхоза. А вон ниже перевал и озеро. Тут ондатру разводят. Там мы и воды наберем, а то машина совсем задохнулась...

Пролетели еще километров пятьдесят. Из озера набрали воды и помчались дальше. Степь вдруг резко изменилась — стали появляться кусты, заросли, целые небольшие рощицы. Недавно был, видно, дождь, и песок казался рябым от крупных капель. Тишь, безлюдье. Стук мотора, наверно, слышен километров за десять. И вдруг из-за какого-то поворота появилась целая саксаульная роща. Саксаул — странное растение, именно растение, а не дерево, хотя размером оно больше всего напоминает именно дерево. Его толстые стволы мучительно изогнуты, вывернуты; они как будто застыли в болезненной судороге. Ствол, лежащий на земле, больше всего напоминал тело человека, скончавшегося в конвульсиях. Ясно обозначены застывшие бугры мускулов, изогнутые члены, голова откинута так, что ее не видно, и выдается только вздувшееся от мук горло. А цветы на этих безобразных стволах родятся нежные, белые, мягкие, как клочья ваты. Саксаульник живет своеобразной жизнью. То и дело мелькают сойки, похожие по расцветке на попугаев (их так и зовут — саксаульные сойки), лежит, свернувшись в клубок, толстая пестрая змея, медлительно ползет ящерица. На вершине холма, грозный и спокойный, как дракон, стоял варан — огромная ящерица песочного цвета. Небольшое стадо кииков пробежало и исчезло.