Шутки кончились - [9]

Да, дурная посылка подчас убивает игру.

Я могу научить, как читать этот бред без закуски,

Но науку мою ты опять позабудешь к утру.

Я могла бы сказать, каково возвращаться обратно.

Но в дверях гувернантка, в руках её — туфли и зонт.

Семь часов — время чинно бродить по аллеям опрятным,

С каждым шагом тебя забывая, мой ласковый Дронт.

март 2006

ЭГОЦЕНТРИЧЕСКАЯ РЕЧЬ

«Предположим, тебе шесть лет...»

Предположим, тебе шесть лет.

Вокруг закипает лето.

На тебе голубое платьице и белые сандалеты.

Дома ждут котлеты, кисель и повтор балета.

Это здорово. Но занимает тебя не это:

ты стоишь на крыше,

туча вот-вот тебя краем тронет...

Платье всё в гудроне.

Сандалики все в гудроне.

А внизу мальчишки присвистывают с уважением,

примеряются к крепким новеньким выражениям:

проиграли малявке.

Малявка взлетела вверх, проворная, как коза.

Ты стоишь и стараешься не реветь,

а ведь нужно ещё слезать.

Ты не помнишь, куда ставить ногу,

где держаться руками,

и не знаешь, как показаться маме.

Предположим, тебе двадцать три.

У тебя проекты, дедлайны,

безразмерная майка,

шампунь

          с ароматом киви и лайма.

Лето плавит асфальт, чтобы это сносить

нужно сделаться далай-ламой

или, может быть,

саламандрой, виверной, ламией.

Ты стараешься выглядеть глупо,

               нелепо и неопрятно.

Бесполезно.

Они раскусили тебя: ты не помнишь путей обратно,

не умеешь рассчитывать силы,

никогда не отводишь взгляда

и полезешь куда угодно ради пустой бравады.

Брось. Подумаешь, жарко...

Говорят, к обеду станет ненастно.

Может быть, повезёт, и удастся прожить подольше —

вот так же, на спор.

август 2009

ПЕРЕХОДНЫЙ ВОЗРАСТ

Однажды тебе перепадает фамильная брошь,

а ты недостаточно для неё хорош.

Не стар, не лощён. Звенишь и блестишь, как грош.

Залечиваешь за месяц любую брешь,

С большим вдохновением врёшь,

с аппетитом ешь.

Ты слишком беспечен, резок и бестолков

для гладких камней, серебряных завитков,

отглаженных лацканов, пышных воротников —

таких, что от зависти в трещинах шкаф, —

из кружева и шелков.

Что за толк в шелках?

Носить эту роскошь такому, как ты, негоже,

поэтому ты пристёгиваешь её прямо к коже,

чтобы чувствовать боль и становиться ещё моложе,

безумнее, веселее... Дурак со стажем

при музах в цветочной ложе,

при мёртвых в их экипаже.

Никто ничего не скажет:

кривляйся, реви, дуркуй.

Вечно нагой малыш

с дырочкой в правом боку.

ноябрь 2009

«Я прохожу мимо, а они мне шепчут, не открывая рта...»

Я прохожу мимо, а они мне шепчут, не открывая рта:

ты, говорят, не девочка, а мечта,

коса у тебя густа,

зелены глаза и нежны уста,

приходи, говорят, поболтать.

У нас, говорят, красота,

не то, что у вас там.

А то и вовсе оставайся у нас,

здесь уют, тишина,

земляника, ландыши, белена.

Оставайся, ты нравишься нам.

Я говорю, куда мне... и так полный воз вас тут.

И к тому же, мне рано — малолеток нигде не любят.

Они говорят, у нас нет ограничений по возрасту,

глянь на Оленьку: восемь лет — а уже в клубе.

Я смотрю на Оленьку,

та улыбается мне сквозь ретушь.

Я говорю: «Нет уж!»

И бегу, отбиваясь

от назойливых рук листвы,

к живым.

июль 2009

«Бывает, просыпаешься поутру...»

Бывает, просыпаешься поутру:

пафосный, хмурый, смотришь с тоской в окно.

Что бы сказал сейчас твой ушедший друг?

Не всё ли равно?

Ты заметил? Они давно сжимают кольцо.

Скоро, должно быть, уйдёшь к ним сам.

У меня в плеере полно мертвецов:

их музыка, их голоса.

Это не страшно, выдохни, оглянись.

Даже забавно, эдакая игра:

мёртвые говорят из книжных страниц,

из старых телепрограмм.

Мёртвые в каждом доме, в любой толпе,

На улицах, в пожелтевших газетах.

Я, например, не знаю, где я теперь,

Когда ты читаешь это.

апрель 2010

«Много курю опять, это в сентябре-то...»

Много курю опять, это в сентябре-то,

внутренне сжавшись, пью свои двести грамм.

Врач прописал мне водку.

И сигареты.

И задушевные разговоры по вечерам.

То есть, врачей было много.

Собрали кворум,

спорили,

слушали что-то в моей груди...

Мне непонятно, где добыть разговоры,

даже один.

май 2010

УЛОВКА

В тишине, в полусне

я пишу про снег,

блики луны на дне,

немоту камней,

про объятья корней,

пять лихих коней,

пляс луговых огней,

рокот горных недр,

прелесть дурных манер,

усмирённый гнев,

оголённый нерв.

Я пишу о весне,

о большой войне,

о лесах в огне...

Только бы не

о том,

как ты дорог мне.

август 2010

«А знаешь, здесь мило: весна, цветочки...»

А знаешь, здесь мило: весна, цветочки.

Асфальт шершав и устойчив.

Девицы жужжат в ожидании лета.

Пичужки, сверчки, стрекозки.

Бежим к горизонту, к условной точке,

с упорством и прытью гончих

и втайне надеемся, что планета

окажется всё же плоской.

Здесь очень неплохо: чаёк, малина,

и звёзды ясней и ближе.

Мы копим на пони (внесли задаток):

с ним проще бежать от снега.

Ты там, где забвение дышит в спину.

Там, где не успел — не выжил.

Дыхание сбивчиво. Отдых краток.

И бег — содержание бега.

Здесь солнце играет столбиком ртутным,

искрит, трещит, как шутиха.

Не смейся: тут, правда, ужасно... мило.

Ну, знаешь — стрекозки, лето.

Бежим. И каждый своим маршрутом.

Ты смерть обгоняешь лихо.

А я где-то здесь. Меня не хватило

перехватить эстафету.

май 2007

«Однажды тебе намекнут, что ты здесь всего лишь гость...»

Однажды тебе намекнут, что ты здесь всего лишь гость,