Шутка костлявой девы - [4]

– Лилит, – на одном дыхании произносит Макс и делает манящий жест официантке.

– Кто это? – без особого интереса осведомляюсь я.

– Как? Не знаешь? – удивляется он и всплескивает руками так эмоционально, что стакан с пойлом падает и разбивается.

По-моему растерянному виду можно без труда определить: да, не знаю.

Макс смотрит на ловкую, но не сексуальную стриптизершу, затем поворачивается ко мне и делает широкий жест руками. Начинается бешеное вращение глаз. Наконец он успокаивается и с явным удовольствием начинает свой рассказ. Макс растягивает слова, смакуя каждое из них.

– Из темноты ночной выходит Лилит – первая жена Адама. Женщина, которая между ролями верной любовницы и супруги выбрала свободу. Первое упоминание – пролог вавилонской эпопеи «Гильгамеш». Представляешь, как это давно было?

Друг явно выпил лишнего, раз его понесло с такой силой. Впрочем, с ним это бывает. Послушаю, пожалуй, немного, возможно, он расскажет что-то и впрямь интересное. В любом случае нужно хотя бы не казаться безразличным сухарем к его воодушевленной пьяной болтовне. Напрягаю слух, поворачиваю голову к Максу. Ему это нравится, приятель хватает стакан с пивом, отпивает половину и продолжает с большим энтузиазмом:

– У нее нет души – того светлого, что делает женщину женщиной. Лилит не захотела покоряться, вместо этого решила улететь от второго после Бога – заместителя Главного в райском саду – от Адама. Свободное от всего существо – дьяволица, повинующаяся главному древнему инстинкту.

Стакан пуст, взамен пива приятелю приносят водку. Он быстро опустошает стопку и прежде, чем официантка уходит, просит еще.

Молоденькая девушка смотрит на меня вопросительно. Мне кажется, в ее глазах мелькает капля сострадания. Максу явно нехорошо, и она это видит. Удивительно, что в стрип-бар нанимаются настолько сентиментальные девочки. Ей должно быть все равно, кто и сколько пьет, как выглядит и что говорит.

– Неси, милая, не жалей, – рокочет пьяный Макс и с силой шлепает девочку по крепкому заду. Она обиженно дует губы и уходит.

Никаких нервных смешков или грубых шуточек в ответ. «Новенькая, наверное», – заключаю я.

Будто читая мои мысли, друг произносит:

– Ничего, скоро привыкнет. Так вот, не будем отвлекаться по пустякам… – спокойно произносят его блестящие, будто напомаженные губы. – Мы говорили о времени… той точке в истории, когда эта вселенская зараза начала распространяться. Женщина – дьяволица, безжалостная и сексапильная… Есть еще нежная Ева – спокойная и молчаливая рабыня, рожавшая без остановок отпрысков мужу, чье сердце было отдано явно не ей. Несчастная простушка, которая вынуждена была наблюдать, как ее детишки вырастают и спят друг с дружкой, что, к слову сказать, по Библии запрещено. Наблюдающая, как на молодой земле резвятся братья и перерезают друг друга, будто лишних котят. Если бы Ева знала, к чему заведет ее желание угодить Адаму, пожалуй, она бы наложила на себя руки, – говорит Макс и вздыхает. Его глаза косятся в сторону, а губы растягиваются в улыбке. Две жирные намасленные лепешки раскрываются и обнажают зубы.

К нам подходит обиженная официантка и с силой стукает стопкой о стол с такой силой, что четверть содержания проливается.

– Характерная душка, – обращается к ней Макс и глушит принесенную водку.

За вечер это уже далеко не первая порция спиртного. Как только заканчивается пойло, он тут же подзывает девушку.

В этот раз ее милое личико искажается гримасой злобы, затем она, сделав над собой усилие, расслабляет мышцы лица и спрашивает с такой колючей любезностью, на которую способна только очень сильно обиженная женщина:

– Счет, сэр?

– Птичка, я буду тут сидеть и заказывать еще и еще, чтобы лишний раз посмотреть на твои прелести, – гогочет Макс.

Я тоже изрядно пьян, но все же делаю попытку:

– Макс, старина, не приставай к девушке…

Он отмахивается от моих слов, как от комаров, которые пищат над самым ухом и мешают смотреть телевизор.

– Я бы эту попку… – произносит он и тут же замолкает.

Официантка не в силах больше сдерживаться. Резким движением она бросается на него и дикой кошкой впивается в жертву.

– Пьянь! – орет официантка что есть силы. – Грубая скотина! – вопит она и, изловчившись, бьет Макса коленом в пах.

Я не в силах пошевелиться, что-то удерживает меня от вмешательства. Возможно, подсознательно я понимаю, что Макс сам напросился. Разум преобладает над чувствами: нужно растащить их, он сильно пьян. Одному Богу известно, что он может с ней сделать после того, как перестанет корчиться от боли.

В зале наступает тишина. Стриптизерша с белесыми волосами от изумления раскрывает пухлые губы, тощая девушка орет:

– Мэг, остановись!

А ловкая антисексуальная девчушка грохается со своего шеста. Похоже, она что-то сломала. Самое время: нужно уходить отсюда. К нам несутся охранники и грузная Мамочка. Кто-то подходит к девушке на сцене и помогает ей встать.

– Что происходит? – орет охранник на нашу троицу.

Мэг убирает когти от лица Макса. Макс весь в царапинах и кровоподтеках. Но даже сейчас он пытается улыбнуться и, наверное, сказать что-то еще, но я вовремя затыкаю ему рот, бросаю деньги на стол, и мы убираемся подобру-поздорову.