Елена даже удивлялась — живут тут, в Сургуте, и ведь не один десяток лет живут, а разговоры о Кисловодске. Да ей бы дали квартиру тут, разве бы она помечтала куда-нибудь еще ехать? Она бы тут квартиру отделала до зеркального блеска. Но вслух ничего не говорила — не сибиряки они, Клавдия и ее муж, вот и тянет на юг, за годы не привыкли ни к тайге, ни к обскому раздолью. Клавдия и не скрывала — как можно тут остаться навсегда? А Елена мысленно возражала: «Да ты что, две жизни собралась, что ли, жить?»
Тут у многих, как послушаешь, временное жительство, а спросишь, сколько уж на Севере, так назовут кто восемь, кто десять, а кто и все двадцать лет. Разве ж это временно? Живут же, не в командировке же!
На юбилей Клавдия Никаноровна всех пригласила к себе. И женщины собрались охотно. Решили сложиться и купить самовар и шаль с кистями, шерстяную, с яркими цветами — все же память будет человеку от коллектива.
Елена ребятишкам сказала, что уйдет на день рождения ненадолочко, и впервые пошла в гости.
Муж именинницы встретил их в стоптанных тапочках, старых-престарых, быстренько пристроил пальтишки гостей на здоровенные гвозди, торчавшие из стены, Елена мимоходом удивилась: столько лет живут, и в прихожей даже вешалки нет.
— Проходите, девчата, в зал, — весело сказала Клавдия, выглянув из кухни.
Зал был как во всех типовых квартирах панельных домов, каких Елена за свою жизнь штукатура-маляра отгладила рученьками множину, но вот такой «уникальной» мебели ни в Омске, ни в деревне своей она не видывала. Женщины, пришедшие с ней, вроде и не замечали широкого топчана, или лежанки из ящиков, грубо сколоченного из деревоплиты шифоньера, табуреток-скамеек из той же деревоплиты и стола с ножками крест-накрест, какой стоял у Елениной матери в кладовке, и она на нем шинковала капусту для засолки, не выбрасывала потому, что «еще тятя сработал и нет стола прочнее». Занавески на окнах давно повыцвели и оскандалились дырками. Вместо люстры под потолком болталась прожженная нашлепка из бумаги.
И все это называлось «залом»!
Елена удивилась — здесь прожили жизнь люди! Семья! Она осторожно присела на лежанку, боясь, что она может рухнуть, если сесть покрепче.
Дочь Клавдии заканчивала накрывать стол, чего-то искала и никак не могла найти.
— Мама, а где те ложечки, которые в прошлом году купили? — спросила она Клавдию.
— Да мы их сразу же увезли д о м о й. — И Клавдия подала простые алюминиевые ложечки.
— А салфетки у нас есть? — снова спросила дочь.
— Где-то в твоей комнате должны быть, — ответила мать.
Открылась дверь в соседнюю комнату, и Елена увидела такую же лежанку из ящиков, обшарпанную тумбочку и колченогий стол.
Когда все сгрудились вокруг стола, гостьи достали подарки, которые так и не смогли вручить сразу.
— Ой, у нас точь-в-точь такой самовар д о м а! — воскликнул Димка, сын именинницы, при виде подарка. — И шаль, мам, у тебя почти такая же д о м а, только с люрексом.
И стало Елене как-то неловко за этим временным столом, словно присела тут на минутку, и хватит, бежать надо, тут все какое-то ненастоящее, безопорное, глазу не на чем отдохнуть, и душе неспокойно.
— Так вы теперь небось на пенсию пойдете? — спросила она Клавдию. — Раз у вас там квартира, чего тут, правда, жить? — Елена просто не смогла умолчать.
— Ох, Ленушка, душа рвется в Кисловодск, мы с Кавказа, а хочется еще Димку упаковать, страшно на одну пенсию садиться, дочушке вон с зятем машину купили, себе-то первым делом купили, тоже охота бы поменять ее на более новую марку. Кому, кроме нас, нужны наши дети? — И посмотрела на дочь.
Та с гордым видом наливала из кастрюли чай в эмалированные кружки.
— Этот Север, ох и зараза этот Север! — хохотнула Клавдия. — Сперва рвались на кооперативную квартиру. Купили. Глядь, северные надбавки набежали. Жалко бросать. Ладно, решили еще пожить. Так и выработала северный стаж. Теперь подождем, когда наш папка свой северный добьет. Зато в отпуск едешь… Своя квартира, фрукты, воздух какой! Сели в машину — и куда хочешь катишь!
У Елены вовсе отчего-то смялось настроение. Она не слушала Клавдию, запнувшись на мысли о том, что вот, наверное, из-за таких временно живущих и не хватает детских садиков, квартир, они тут никого не теребят, хватают и увозят куда-то д о м о й тряпье, рвутся между двумя работами, сколачивая на «черный день» десятки тысяч. У них тут словно черновой вариант жизни, и они мирятся с грязью, а потом вроде отмоются и начнут жить набело. Но когда потом? Вон у Клавдии уже вовсю отложение солей, от врачей не выходит, давление прыгает, и вообще климакс. Дети на этих лежаках из ящиков всю жизнь спали. Да разве это жизнь? Дочушка Клавдии без тепла к Северу выросла и теперь небось только и мечтает, чтоб с мужем на собственной машине по Кавказу разъезжать. Достаток, конечно, хорошо. Но жить вот так, жить годами и словно на вокзале, жить цветисто только в отпуске, а все остальное время считать лишь от зарплаты до зарплаты… Ой, чего-то она тут не понимает, а голова гудит, раскалывается.
— Чего, Лена, рано соскочила, посиди еще! — начала ее уговаривать хозяйка.
