Шут и Иов - [5]

Шрифт
Интервал

Символика чисел Данте достаточно исследована — здесь и три, и семь, и девять. Но у него (через его творчество просто открываются общие геометрические символы) появляются 515 и 65.

Но посмотрим «Пиковую Даму». Она начинается тем, что «сели ужинать в пятом часу утра» (далее уточняется, «до пяти часов сидит с нами (то есть Германн) и смотрит нашу игру!»). Следующая цифра 6*10 («60 лет назад бабушка ездила в Париж»), то есть, 5–6; и далее за «полгода (6) поиздержали полмиллиона» (5).

Причем говорится, что у них есть имения под Москвой и в саратовской губерниии. Но у Голицыной-Загряжской, масок первого уровня, такого набора «земли» не было, а вот у лица второго уровня — Пушкина-Болдина находилось буквально рядом с саратовскими землями.

5—6, 6–5. Налицо классическая перемутация — простейший герметический прием. Заканчивается глава тем, что рассказывается о Чаплицком, выигравшем на 3 карты — 50 тысяч. Все разъехались без четверти 6. Вся цифровая ритмика 1 главы — 56, 65, 56. Сюда вклинивается только (и не случайно) рассказ Томского о 4-х сыновьях графини.

Число 65 замечательно в герметической традиции: при сложении его цифр оно дает 11 (Германн подходит к дому старухи в 8, а в 11.30 входит в дом; 30 — символ Лестницы Кадоша, «и вбегает по лестнице…»). Сами же 5 и 6 являются символическими числами соответствующего макрокосма и микрокосма, которые еще и Данте выводил из принципиального единства.

Наконец, при переводе 65 в латинские буквы, получаем LXV, или с перестановкой (Пушкиным уже указанной) — LVX, то есть слово Lux; и это имеет отношение к эре розенкрейцеров «Истинного Света». Добавим еще то, что число 65 на древнееврейском есть число божественного имени Адонаи.

Вот на этом уровне, когда за «старухой» проглядывает сам Пушкин (впрочем, этот уровень в стиле «матрешки» вбирает в себя и иносказания, крайне прозрачные, первого уровня), становится ясным и точное указание возраста — 87.

В соединении цифры 8 и 7 дают 15. Эта цифра присутствует в ключевом моменте повести: старуха появляется у Германна после своей смерти удивительно точно — без 15-ти три ночи (надо вспомнить и концовку I главы, все разъезжаются без 15-ти шесть утра.) Это не только ступень самого А. С., рыцаря Востока императорского меча[6], («Путешествие в Арзрум»), а и шифр его происхождения.

Если мы к 15 припишем 5 (символ — пентаграмма — звезда — Великая ложа Астрея), получим как бы полное эзотерическое звание А. С. — 515. При уже знакомой перестановке получаем из DXV слово DVX (dux) — вождь, герцог. «Германн» — это прямое указание на вышесказанное (herman — начальник, вождь людей), за которым стоит значение «герцог» (а в России — великий князь), то есть человек царской крови[7]. Добавим еще, что сумма цифр 515 дает уже знакомые 11.

Но все сказанное лишь фундамент для основного четвертого смысл, где незримо присутствуют еще два сверхтайных участника. Еще Лернер заметил, что Германн вмешивается в игру таинственных сил. «Он хочет наверняка обыграть не только своих партнеров за зеленым сукном, но и кого-то посильнее». Германн и старуха как бы сплетаются во взаимопереходящее кольцо, обращаясь к внешнему зрителю то одной, то другой гранью.

А вот если искать литературное произведение, которое больше всего послужило бы точкой отсчета А. С., то ближе всех здесь подошел тонкий Набоков. Он указал на Л. Фуке. Обычно его произведение рассматривается как «возможно, отдаленный» прототип, как второстепенный источник. Но очертим пока лишь основные моменты в произведении Л. Фуке.

Действие происходит в Швеции, в доме умалишенных; это произведение создано в виде письма, адресованного заведомому покойнику. Главное женское лицо — Мария, и есть пиковая дама. Действие в карточной игре близкое к пушкинскому.

Но ситуация здесь в карточном виде складывается так: между пиковой дамой (Марией) и пиковым королем (герой произведения) лег червонный туз, червонная десятка и червонная дама. Червонный туз — соперник героя; червонная дама означает переписку, доверие, дружбу; а 10 означает смерть.

Остается добавить, что пики символизируют оружие.

Выстрел, или Повести покойного Ивана Петровича Белкина


До 1987 г причины ссылки Пушкина на юг в 1820 г. были, как и прежде, неясны, но ответ существовал — «за стихи вольнолюбивые, эпиграммы и т. д.». И лишь к 150-й годовщине смерти поэта прозвучал в пушкинистике вопрос: «а не было ли это не наказанием, а спасением от опасности рукой царя?».

А ведь это у Пушкина не скрывается, об этом говорится прямо, например, в «Каменном Госте». Еще Тынянов подчеркивал, что автобиографические черты в «Каменном Госте» — огромный материал о ссылке Пушкина. «Лепорелло. — А завтра же до короля дойдет, что Дон Гуан из ссылки самовольно в Мадрид явился — что тогда, скажите, он с вами сделает? — Дон Гуан. — пошлет назад… меня он удалил, меня ж любя». (Причем, Тынянов не мог не заметить, что Дон Гуан находился в каком-то родстве с королем).

Александр I испугался (!), когда ему сообщили, что в Петербург приехал Пушкин, и успокоился лишь тогда, когда узнал, что это другой Пушкин. Чего мог испугаться царь? Лев Толстой говорил, что он не был бы художником, если бы только описывал живых людей. Но у него было обыкновение при описании своих героев представлять себе, что бы делал этот человек при известных обстоятельствах.


Рекомендуем почитать
Укрощение повседневности: нормы и практики Нового времени

Одну из самых ярких метафор формирования современного западного общества предложил классик социологии Норберт Элиас: он писал об «укрощении» дворянства королевским двором – институцией, сформировавшей сложную систему социальной кодификации, включая определенную манеру поведения. Благодаря дрессуре, которой подвергался европейский человек Нового времени, хорошие манеры впоследствии стали восприниматься как нечто естественное. Метафора Элиаса всплывает всякий раз, когда речь заходит о текстах, в которых фиксируются нормативные модели поведения, будь то учебники хороших манер или книги о домоводстве: все они представляют собой попытку укротить обыденную жизнь, унифицировать и систематизировать часто не связанные друг с другом практики.


Чертополох и терн. Возрождение веры

Книга «Чертополох и терн» – результат многолетнего исследовательского труда, панорама социальной и политической истории Европы с XIV по XXI вв. через призму истории живописи. Холст, фреска, картина – это образ общества. Анализируя произведение искусства, можно понять динамику европейской истории – постоянный выбор между республикой и империей, между верой и идеологией. Первая часть книги – «Возрождение веры» – охватывает период с XIV в. до Контрреформации. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Иррациональное в русской культуре. Сборник статей

Чудесные исцеления и пророчества, видения во сне и наяву, музыкальный восторг и вдохновение, безумие и жестокость – как запечатлелись в русской культуре XIX и XX веков феномены, которые принято относить к сфере иррационального? Как их воспринимали богословы, врачи, социологи, поэты, композиторы, критики, чиновники и психиатры? Стремясь ответить на эти вопросы, авторы сборника соотносят взгляды «изнутри», то есть голоса тех, кто переживал необычные состояния, со взглядами «извне» – реакциями церковных, государственных и научных авторитетов, полагавших необходимым если не регулировать, то хотя бы объяснять подобные явления.


Японская нечисть. Ёкай и другие

По убеждению японцев, леса и поля, горы и реки и даже людские поселения Страны восходящего солнца не свободны от присутствия таинственного племени ёкай. Кто они? Что представляет собой одноногий зонтик, выскочивший из темноты, сверкая единственным глазом? А сверхъестественная красавица, имеющая зубастый рот на… затылке? Всё это – ёкай. Они невероятно разнообразны. Это потусторонние существа, однако вполне материальны. Некоторые смертельно опасны для человека, некоторые вполне дружелюбны, а большинство нейтральны, хотя любят поиграть с людьми, да так, что тем бывает отнюдь не весело.


Паниковский и симулякр

Данное интересное обсуждение развивается экстатически. Начав с проблемы кризиса славистики, дискуссия плавно спланировала на обсуждение академического дискурса в гуманитарном знании, затем перебросилась к сюжету о Судьбах России и окончилась темой почтения к предкам (этакий неожиданный китайский конец, видимо, — провидческое будущее русского вопроса). Кажется, что связанность замещена пафосом, особенно явным в репликах А. Иванова. Однако, в развитии обсуждения есть своя собственная экстатическая когерентность, которую интересно выявить.


Топологическая проблематизация связи субъекта и аффекта в русской литературе

Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .