Шусс - [2]

То, что требует Поль, смешно. Не стану же я подробно описывать путешествие от Гренобля до Пор-Гримо и совершенно не расположен излагать в подробностях черным по белому то, что и так знаю. И без конца пережевывать историю о лыжах, с которой Берта, вот уже несколько месяцев, пристает ко мне с утра до вечера. Но надо держать слово, раз обещал — запишу, запишу все. Я приехал в Пор-Гримо в сумерках и, едва сбросив пальто на кресло — извини, Поль, пальто из верблюжьей шерсти, раз надо быть точным, — хватаюсь за телефон. Черт подери, хоть бы Массомбр уже был у себя.

— Алло, Массомбр?.. Рад вас слышать. Бланкар. Я в Пор-Гримо. Что у вас?

— Она ищет квартиру.

— Знаю, мне сказала ее мать.

— Тогда все.

— Расскажите детали.

(Забавно, я требую от него того же, чего Поль требует от меня. Но я ведь не психоаналитик.)

— Детали? Сначала она позавтракала в бистро напротив вокзала.

— Одна?

— Да. Она перекинулась несколькими дружескими словами с каким-то бородачом и наспех поела. Потом ходила по агентствам, но, по-моему, без особого успеха.

— А бородач?

— Она с ним больше не виделась.

— Он что, ее ровесник?

— Да, по виду студент, слегка смахивает на босяка.

— А тот, высокий и тощий?

— Исчез.

— Спасибо, продолжайте наблюдать.

— Знаете, мсье Бланкар, вы швыряете деньги на ветер. Это, конечно, мое ремесло, могу следить за ней или за кем другим, мне все равно. Но наблюдение ничего не даст.

— Я вам плачу, чтобы вы мне рассказывали о ней. Вот и все.

— Понял, я ничего не говорил.

— Смотрите в оба. До свидания.

Сначала мне было стыдно. Старый хрыч прицепился к двадцатидвухлетней девчонке… Признаться в этом гораздо омерзительнее, чем носить в себе. Поэтому, нанимая Массомбра, я выдал ему такую историю: «Вы понимаете, ее мать развелась, отца знают во всех кабаках города. Я для нее что-то вроде дяди, который хочет ее защитить». И Массомбр, изучая меня своими живыми глазами из-под седоватых бровей, кивнул: «Да, я прекрасно понимаю».

Конечно, он ни секунды не заблуждался, тем не менее я захотел ему все объяснить. Мне от него была нужна не только помощь, но и уважение, чтобы он не думал обо мне превратно. И вдруг, отбросив все свои сомнения, колебания, стыд, я взял и все ему выложил. Плевать, что он теперь обо мне думает, лишь бы глаз не спускал с Эвелины. А сейчас мне в голову запал этот бородач.

…Я вышел на улицу. Сверкали крупные звезды. Несмотря на зиму, воздух был мягким и теплым, словно живое существо. Мир вокруг напоминал кино: суденышки как в кино, свежевыкрашенные домики, тишина огромной студии. Пока я тихо шел вдоль берега канала, мне даже как будто послышался хлопок, возвещающий о начале съемки. В этот вечер я был просто статистом в комедии абсурда — не более реален, чем эти слишком старательно выкрашенные фасады, эти аккуратные горбатые мостики, весь этот Диснейленд, выстроенный для привлечения публики, где я чувствовал себя еще более несчастным и одиноким.

Свой кукольный домик — с полами, выложенными, как принято в Провансе, шестигранной терракотовой плиткой, с выступающими по-старинному балками, с белыми оштукатуренными стенами, на которых играли золотистые отсветы легких волн, пробегающих по поверхности недалекого канала, — я купил ради нее. Она приехала, повертела туда-сюда своей насмешливой мордашкой и сказала:

— Что ж, неплохо. Но знаешь, Жорж, без яхты у порога слишком похоже на деревню.

Тогда я купил моторную яхту модели «экскалибур», которая пришвартована теперь рядом с моим садиком. Эта милая игрушка стоила мне последней рубашки. Время от времени я хожу на ней по каналам, тихим ходом, чтобы она не застоялась, но чаще всего она стоит на приколе. Прохожие останавливаются, восхищаются: «Какая прелесть! Живут же люди». Знали бы они!

Здесь я должен написать о том, что скрыл от Поля. Начинаю понимать: по существу, Поль прав. Записывая слово за словом, приближаешься к самым темным уголкам своей души, откуда никогда не выметался мусор. Уже год, как я выставил домик на продажу, хотя у меня нет ни малейшего желания расставаться с ним. Цена, которую я за него заломил, и эмира заставила бы призадуматься. Но сообщение о возможности продажи вывело Эвелину из себя:

— Если ты это сделаешь, я с тобой перестану разговаривать!

Но, дорогая моя, твои приезды в Пор-Гримо можно пересчитать по пальцам.

— Ну и что? Это немножко и мой дом, не так ли?

За такие возгласы, вырывающиеся из глубин ее души, я готов отдать все, но слышу их редко, не чаще раза в год. Я притворяюсь, что серьезно решил продать дом, и привожу свои аргументы: большой непроизводительно замороженный капитал, новые финансовые проекты и т. д. Я знаю, она любит деньги, тратит их как сумасшедшая, и подобные аргументы способны ее пронять. Они кажутся ей отчасти убедительными, но она начинает доказывать, что Пор-Гримо — отличное вложение капитала. Я утверждаю обратное, мы начинаем спорить. От нее я слышу только брань, упреки, сарказм, со мной она не церемонится. Я — Жорж на побегушках, старый друг матери; когда я опускаю чек в ее сумочку, Эвелина иногда слегка касается губами моей щеки — «Тсс-с, не стоит об этом кричать», — она относится ко мне, как к старому псу, а в кругу своих приятелей называет меня, наверное, хрычом или старой перечницей…