Шурка — Зубная Щетка - [3]

— Да ты, Шурка, вылезай, нельзя так долго в воде сидеть, — крикнул ему Володька.

— Сколько хочу, столько и сижу, — ответил тот.

— Ну, что с таким ослом делать? Да ведь пойми — вредно!

— Ерунда.

— Оттого ты и дохлый такой, что никаких правил пионерских не соблюдаешь. Вылезай, солнце уже к закату клонит. Простудишься.

— Ерунда, — заладил свое Шурка.

Наконец он вылез. Посинев и дрожа от холода, стал одеваться.

— Да ты высохни сначала.

— Где-ж я высохну, когда уж солнце садится?

— А чего-ж ты не вылезал, когда тебя звали?

— А уж очень вода теплая. А на воздухе холодно. Я у костра обсохну.

Развели ребята костер. Шурка сел у костра. От его одежды поднялся целый клуб пара.

— Ох, и дурной ты, Шурка. Все ты делаешь не по-человечески. Смотри, на кого ты похож? Весь дрожишь.

Шурка не попадал зуб на зуб. Кое-как обсохнув и согревшись, полез он в карман за папиросами.

— Где мои папиросы?

Володька и глазом не моргнул, как будто его это не касается.

— Ребята, кто мои папиросы стащил?

— Да ты их, наверное, потерял.

Достали хлеб, поделили поровну.

Шурка живо отправил свою порцию в желудок.

— Видишь, брат, — сказал Володя, — без курева-то и аппетит у тебя лучше. На чорта ты куришь? Разве пионеры курят?

— А тебе что?

— Да мне ничего, а раз ты — пионер, так нечего курить.

— Мое дело.

— Твое-то твое, а у пионеров свои законы есть. Я, брат, в отряде скажу, что ты куришь, вот тебя из пионеров и прогонят.

— Ну, и пускай. Очень мне нужно.

— Однако, мы засиделись, домой пора, ребята, — сказал Петька.

Собрав пожитки и раскидав костер, мальчики отправились домой.

III.

Ночью Шурка проснулся от зубной боли.

— Петька, позови маму, зубы болят.

Петька позвал мать.

— Не чистишь никогда зубы, оттого они у тебя и болят, — сказала мать: — покажи который зуб болит.

Шурка раскрыл рот и показал больной зуб.

— Я тебе компрес согревающий сделаю, — сказала мать. — А больше, что же я могу сделать? Подождешь до утра, утром к зубному врачу сведу.

Всю ночь Шурка охал и стонал. Утром глянул в зеркало и увидел распухшую щеку.

— Э, да это у тебя флюс, — сказала мать, — пока не прорвется нарыв, зуб рвать нельзя.

Два дня мучился Шурка с флюсом. И стонал, и плакал, и под подушку головой забирался. Глаза ввалились, покраснели и распухли от слез.

— Какой ты красавец, Шурка, — говорил покачивая головой Петя: — А все от твоей же глупости. Скажи еще спасибо, что дело только флюсом обошлось.

— Убирайся к чорту! Все зубы повырываю, а чистить на зло не буду.

Когда нарыв на десне прорвался, мать повела Шурку к зубному врачу.

— Да, у него четыре зуба никуда не годятся, — сказал доктор: — самое лучшее их вырвать.

Целую неделю ходил Шурка к врачу.

Когда его усадили в кресло и потянули за больной зуб щипцами, — он так, несчастный, орал, так ему было больно, что даже ногами дрыгал.

— Разве можно так зубы запускать? — сказал доктор: — почистить лень, а теперь приходится такие мученья переносить.

Из-за зубов Шурка не ходил в школу больше недели. Ко всему у него еще кашель открылся.

— Вот видишь, Шура, — говорила мать, — смотри какой Петя здоровый, веселый, сильный, как ему легко всякие науки даются, а ты по лени и по глупости распустил себя, и на кого ты стал похож? В ученьи отстал, только и знаешь, что на разные немочи жалуешься, как старик. А потом я у тебя и куртке папиросы нашла. Неужели ты куришь?

Шурка смутился.

— Это не мои папиросы… это… это… это я их на улице нашел.

— Врешь. А почему простыня у тебя прожжена?

— Не знаю…

VI.

Потеряв всякую надежду исправить Шурку, Володя сообщил о нем в отряд.

— Ты не думай, что я на тебя кляузничаю, — сказал он, — как мне ни жаль тебя, но я был принужден сообщить о тебе вожатому.

— Ябеда! я тебе морду набью!

— Не ябеда, а должен я про тебя сказать. Может быть, это тебя исправит…

Обсудив поведение Шурки, пионеры удалили его из отряда, дав срок на исправление.

Отстав от товарищей, Шурка остался в классе на второй год.

В то время, как пионеры, следуя всем своим законам и обычаям, быстро развивались и умственно, и физически, Шурка сидел целые дни дома, ничего не читал, ничего не делал, и только и знал, что курил.

Мать прямо не знала, что с ним делать.

Пришли летние каникулы. Пионеры готовились всем отрядом в экскурсию на море, где предполагали прожить все лето в лагере.

— Эх, Шурка, Шурка, — покачивал головой Петька, — сам ты себя наказываешь.

Шурка ходил из угла в угол, насупившись:

— Плевал я на вашу экскурсию.

Однако, он это только говорил. Где-то в глубине точил его червячек. И неприятно ему было, и стыдно, а главное досадно на самого себя.

— А, ведь, как бы хорошо сейчас с ребятами на море… Эх!

Чрез несколько дней пионеры уехали. Шурка остался один и ходил мрачнее тучи.

Раз он зашел в комнату матери. Мать сидела у окна и плакала.

— Ты о чем, мама?

Мать ничего не ответила. Понял Шурка, что он, и только он, является причиной ее огорчения.

Не по себе Шурке. Скучно как-то, нудно. Не знает Шурка, за что взяться.

Вышел во двор, стал дразнить Шарика, но и тот убежал.

Пошел опять Шурка в комнаты, сел за стол и стал рисовать. Нарисовал море, лодку с парусом, а в лодке пионеров.

И еще тоскливее стало. Еще-бы! Петька с Володькой, небось, сейчас по морю на лодке катаются, весело им, интересно, а он, Шурка, дома остался и уже не пионер…