Шура. Париж 1924 – 1926 - [33]

Оркестр исполнял вальс, и Валентина, подыгрывая, рассматривала собравшихся гостей. Внезапно она поняла, что очень любит эту страну и этот город, принявшие ее, беглянку, с распростертыми объятиями и давшие возможность спокойно жить и зарабатывать себе на хлеб. Она не смела и подумать о том, чтобы уехать отсюда. Даже если бы она и смогла вновь принадлежать какому-то месту и чувствовать себя как дома, ей было бы трудно расстаться с Бейоглу. А вечер тем временем продолжался. Поэты, писатели, художники, турки и иностранцы, журналисты, знакомые и незнакомцы – все, казалось бы, предвкушали наступление 1925 года.

«Я люблю этих людей, – подумала Валентина. – Очень люблю». Радость толпы задела и ее. Когда музыка смолкла, раздались аплодисменты, возгласы одобрения и смех. Тина поднялась с места, поклонилась и поблагодарила пришедших. Внезапно она заметила среди толпы знакомое лицо. Улыбка застыла на ее губах. Чуть поодаль сидел мужчина, изменивший жизнь ее сестры. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять – он погружен в себя, несчастен, расстроен. Странно, ведь только недавно она вспоминала о нем. Он словно звал ее. Внезапно Курт Сеит отвел взгляд от мужчины, сидевшего напротив него, и, продолжая говорить, посмотрел на балкон. В тот момент, когда его взгляд столкнулся с взглядом Тины, каждый из них понял, что оба они скучают по человеку, которого здесь нет. Они кивнули друг другу.

– Ты когда пойдешь домой? – спросил Яхья.

– Прошу прощения, – сказал Сеит. – Что ты сказал?

– Я спросил, когда ты пойдешь домой.

– Скоро, очень скоро.

– Не засиделся ли ты, Сеит?

Сеит не ответил, только снова пригубил водку.

– Повторяю, Мюрвет еще ребенок, не упорствуй и не порти ваши отношения.

– Я упорствую не из-за нее. Жизнь у меня такая. И я буду упорствовать до тех пор, пока не одержу победу.

– Она об этом знает? О том, почему ты себя так ведешь?

– Не думаю, – покачал головой Сеит.

– После того случая с «Легинатсом» ты очень расстроен.

– «Легинатс» – всего лишь символ. Я зол на Мюрвет из-за того, что она не разделяет мои мечты и порывы.

– Не могу сказать, что она не имеет на это право.

Сеит вопросительно посмотрел на Яхью.

– Тебе следовало подготовить ее заранее. Рассказать о планах на Америку. Эта девочка выросла в своем собственном мире, под материнским крылом. Разве ты не понимал, насколько тяжело ей дастся такая перемена? – уверенно ответил Яхья.

– Яхья, а мне, по-твоему, было легко накопить такие деньги и месяцами ждать ответа? Я не поделился с ней своими планами, потому что боялся, что они не осуществятся. Мне хотелось подготовить все в лучшем виде.

– Но ведь очевидно, что любая идея, которую ты привносишь в ее маленький мирок, пугает Мюрвет.

– Я знаю, – горестно вздохнув, ответил Сеит. – Я знаю. Спасибо тебе, Яхья. Спасибо, что позволил мне высказаться.

– Да брось! Ты делал для меня то же самое.

Валентина вновь заиграла. С балкона полился один из русских романсов. Она не знала, почему выбрала именно его – он не входил в программу «Режанса». Круживший за окном пушистый снег, русская речь, Курт Сеит – все слилось воедино и погрузило ее в водоворот волшебных воспоминаний.

А внизу сидели Курт Сеит и Яхья, разделяя горести изгнания с Родины, мечтая о голубых берегах Алушты и зелени ялтинских лесов и не замечая, как снег, хлопьями валивший снаружи, окутывает Стамбул пушистым белым покрывалом.

Глава десятая. Покидающая или покинутая?

В гостиной царил полумрак, только маленькая лампа в углу робко освещала комнату. Шура неподвижно сидела в кресле, словно пытаясь спрятать в темноте свое беспокойство. Она ждала каких-то слов Алена. Но лишь тусклый неподвижный силуэт выдавал его присутствие в комнате. Возможно, он предпочел бы не звонить в эту дверь сегодняшним вечером или вообще никогда не знать женщину, сидевшую напротив него. Шура не знала, о чем думает Ален, и не могла зажечь лампу, стоявшую рядом с ней. Она не хотела видеть, что выражает его лицо. Несмотря на то что она сама решила порвать с ним, Шуре не хотелось, чтобы собеседник видел ее чувства и переживания. Она знала, что будет сложно, но не предполагала, что настолько. Теперь женщина лучше понимала Сеита – то, что испытывал он, прощаясь с ней. Более того, то прощание ознаменовало конец не кратковременного, как у них с Аленом, единства, а глубокой, настоящей любви. Сеит любил ее гораздо больше, чем она любила Алена. Глупо даже сравнивать эти чувства.

Она не знала, сколько времени прошло с того мгновения, как они высказали все друг другу. Шура слышала частое тревожное дыхание Алена. Она напрягла слух, думая, что он собирается что-то сказать. Но мужчина лишь молча встал и тяжелым шагом подошел к ней. Он встал у ее кресла и провел ладонью по ее волосам. Шура вдруг захотела взять его руку и поцеловать ее, однако вовремя одернула себя. Этот невинный, но опрометчивый поступок мог изменить ход ночной беседы. Она не должна подавать ему ложных надежд. Замерев, они смотрели друг на друга, пока наконец Ален не открыл рот:

– Уверена, что не хочешь подумать? – В его голосе проступали нотки обиды.

Шура утвердительно кивнула.