Шура. Париж 1924 – 1926 - [31]

«О боже! – подумала Шура. – В какую бездну я полетела!» Эта поездка стала первой из многих. Несмотря на то что они прибыли в Новороссийск через десять дней, будущее оставалось туманным. Никто не знал, где стоит личный поезд ее дяди и стоит ли он вообще. Возможно, его направили на фронт. В таком случае Шура оставалась одна в незнакомом городе. Она не знала, куда ей идти и где укрыться, но в то же время ее очень беспокоила судьба матушки, Тины и Нины. Могут ли большевики снова напасть и арестовать их? Кто знает, где сражаются ее братья? Ранены они или мертвы? А Сеит? Человек, которого она любит? Шура не знала, дошли ли до него ее письма, как не знала, вернулся ли он с фронта живым.

Думая о неизвестности, с которой ей уже довелось столкнуться, Шура вновь обнаружила себя посреди парижской квартиры. Теперь она чувствовала себя сильнее, чем когда-либо. Теперь ей намного проще сообщить Алену о своем решении.

Внезапно раздался дверной звонок – он будто бы дожидался момента, когда она решит все окончательно. Это вернулся Ален. Он всегда звонил коротко, словно боялся побеспокоить ее и торопился скорее уйти. Шура и правда мечтала о том, чтобы он ушел. Ей так хотелось, чтобы он не приходил вовсе. Но этого, разумеется, не случилось. Храбро улыбнувшись, она распахнула дверь навстречу долгой ночи – ночи объяснений, далеких от счастья и любви.

Глава девятая. Снежный вечер в Бейоглу

Декабрь 1920 года

С неба хлопьями валил снег, и экипаж, запряженный парой лошадей, резво спускался из Таксима к Пере, поднимая вокруг себя белые вихри. Звон бубенцов и снег, сиявший перламутром в сгущавшихся сумерках, перенесли пассажиров конки совершенно в другое время и место.

В экипаже сидели Тина и Шурочка: они держались за руки, как в детстве, и любовались округой. Вдруг сестры одновременно улыбнулись и посмотрели друг на друга. Шура чуть сжала ладонь Тины. В тот момент обе прекрасно знали, о чем думает каждая из них… Внезапно они перенеслись в Кисловодск, на дорогу до Назрани. Память нарисовала мчавшуюся тройку и сестер, сидящих рядом на сиденьях из телячьей кожи, завернутых в норковый мех, и щурящихся от летевших в лицо снежинок. Столько времени прошло с тех пор…

– Так близко и так далеко… Правда, Тиночка? – прошептала Шура.

Тина прекрасно понимала сестру.

– Да, дорогая, как вчера… Как в сказке, – ответила она, улыбнувшись.

Они вновь посмотрели на дорогу. К тому моменту, когда экипаж приблизился к Галатасарайскому лицею, стало совсем темно. Извозчик остановил лошадей, зажег фонари и, стоило огонькам поглотить первые снежинки, снова прыгнул на место и громко скомандовал: «Но!» Экипаж тронулся.

Его голос развеселил Тину и Шуру. Знакомого «Но!», раздавшегося посреди чужой страны, было достаточно, чтобы напомнить им, что они еще живы и им полагается наслаждаться жизнью.

Снегопад усилился, впитывая в себя звуки и превращая улицу в сплошное синее пятно, а огни отеля «Токатлиан» словно наполняли белые безжизненные снежинки светом и теплом.

– Этот вечер как будто прямиком из детства, – сказала Тиночка.

Шуре же эта ночь напомнила совершенно другую. Она вспомнила тот зимний день 1916 года, когда Сеит показывал ей Москву. Трепетание ее сердца тогда затмевало все остальные звуки мира, а в животе порхали бабочки. Ах, те дни! Те ночи! Тоска по Сеиту заставила ее вздрогнуть.

– Ты замерзла? – поинтересовалась Тина.

– Да, – ответила Шура, вытащив руку из ладони сестры и обняв себя за плечи. – Тоска не греет душу.

Затем она вспомнила, что эти слова ей впервые сказал Сеит, и лишь крепче обняла свои плечи, пытаясь согреться. Шура столько раз разлучалась с любимым, столько раз боялась, что он погиб, ранен и никогда не вернется, но ни разу ей не приходилось тосковать так сильно – ведь он был совсем рядом, и это мучило ее.

– Тоска не греет душу, – повторила она.

Два ангела из эдемского сада, изображенные на потолке экипажа, словно протягивали к сестрам руки, желая обнять их.

Декабрь 1924 года

Падал густой снег. Экипаж Тины направлялся к Галатасарайскому лицею. Пряча руки в муфту, она вспоминала ту самую поездку с Шурой четыре года назад. Память о той ночи была настолько свежа, что когда она посмотрела налево, то словно увидела сидящую рядом с собой сестру – такую же грустную и задумчивую. Она напоминала замершую во времени фарфоровую куклу.

– Ты замерзла?

– Тоска не греет душу.

Хрупкая, нежная, любящая, как ангел, Шура… Тина тогда заметила слезы в ее глазах. После этого короткого диалога сестры молчали до самого конца поездки. В тот вечер Тина не очень хорошо понимала, о чем думала Шура, но теперь знала наверняка. Отчаяние, трудности, тупики, с которыми сталкивается любовь, – она ощущала все это гораздо лучше, чем тогда. Тина почувствовала укол совести. Она ведь не позволяла сестре вовремя открыть свое сердце и не уделяла ей достаточно времени. Хотя Шура не винила ее в этом, Тине казалось, будто сейчас она расплачивается за свою небрежность. Она была всего на год старше Шуры, и теперь ей приходится бороться с теми же трудностями и той же неизвестностью, что когда-то выпали на долю младшей сестры. Внутренний голос не давал ей покоя и требовал что-то сделать, но было уже поздно – Шура выбрала себе совершенно иной жизненный путь и уехала из Стамбула, хотя могла остаться. А все из-за ее всепоглощающей любви к крымскому офицеру Сеиту. Хотя, может, и нет…