Штык-молодец. Суворов против Вашингтона - [17]

Тем временем, воспользовавшись сумятицей, подошла русская пехота. Мощным натиском опрокинула она французов, которые покатились по кручам, ломая руки и ноги. Дюмурье попытался было остановить соотечественников, но те выстрелили раз из ружей, после чего бросились наутек, не помышляя даже о сопротивлении. Часть поляков бросилась к замку, надеясь в нем укрыться. Маршал Сапега пытался остановить их ударами сабли, но лучше бы он этого не делал. Трусы насупротив сами изрубили его на куски и попытались было затвориться в замке, однако ж и это у них не получилось. Русская пехота к этому времени тоже поднялась на холмы и преследовала конфедератов по пятам.

Надо сказать, что Петр, которого немало уязвило пренебрежение Суворова, правдами и неправдами добыл мундир пехотный и встал во главе одного из батальонов. Со своей знаменитой саблей в руке он шел в первых рядах, и его батальон сумел захватить две польские пушки. Не мешкая, Петр приказал поворотить их против замковых ворот и разбить их ядрами, но то даже не понадобилось. Именно в воротах замка случилась свалка, в которой погиб Сапега, а потому русские ворвались внутрь без малейших проблем. Но оказалось, что поляки поставили во дворе еще одну пушку, нацелив ее на ворота, и русские были встречены выстрелом картечным.

Одна пуля пробила Петру руку, вторая попала в грудь, однако ж он устоял на ногах и крикнул: «Вперед, братцы! Бей супостата!» Пехотинцы, обозленные потерями, бросились в штыки, а тут еще и резерв подоспел, потому поляки во дворе были переколоты штыками. Но в тот самый момент, когда Петр уже намеревался отправить ординарца к генералу, сообщить о захвате замка, потому что из окон махали белыми флагами, из какого-то окна грянули несколько выстрелов. Упали еще трое мушкатеров, и тогда Петр, ожесточившись сердцем, приказал: «Бей их братцы! Пленных не брать!»

В мгновение ока пехотинцы выломали двери здания и ворвались внутрь. Предатели польские должно сильно пожалели о своей подлости, только поздно было уже, русский штык довершил дело, никакие крики «Пардон! Пардон!» не помогли. Как потом Петр написал в своем рапорте: «Подлость сия не зависела от предусмотрения нашего. Офицеры действовали сверх всяких похвал, а солдаты проявили мужество сверх предписанного долгом. И не наша вина в том, что случилось, но воля божья, покаравшая отступников». По окончании боя в одном только замке насчитано было до девятисот трупов возмутителей спокойствия.

Но бой кипел не только в замке. Как уже говорили, русская пехота опрокинула солдат Дюмурье, и спаслись далеко не многие из французов, хотя сам генерал успел бежать. Зато польская кавалерия была окончательно рассеяна, командовавший ею маршал Мачинский был сброшен с коня, ранен штыком и взят в плен. После этого поляки окончательно обратились в паническое бегство. Казаки преследовали их еще несколько верст и изрубили изрядно неприятелей.

Все сражение продлилось не более часа, поляки потеряли множество убитых и всю свою артиллерию, два маршала были убиты, третий попал в плен. Дюмурье сумел спастись, но этот бой окончательно разочаровал его в поляках, а потому генерал уже через две недели поспешно отъехал во Францию. Суворов не без ехидства в своем рапорте отметил: «Мурье, управясь делом, и не дождавшись еще карьерной атаки, откланялся по-французскому и сделал антрешат в Белу, на границу». Надо сказать, что у француз ского генерала хватило мужества доложить в Версале все обстоятельства дела, и с того дня французы окончательно отвратились от помощи вздорным полякам. Решено было не тратить более золота на пропащее дело.

Суворов, хоть и без большой охоты, но признал заслуги полковника Валова в штурме замка Ланцкороны, однако не преминул ему выговорить за отчаянность чрезмерную. И все-таки Александр Васильевич, как человек справедливый, не смог пойти против истины и представил его к награждению орденскими знаками Св. Анны. Впрочем, была в этом награждении изрядная доля лукавства – в те годы этот орден еще не числился государственным и почитался домашней игрушкой голштинской династии. То есть с одной стороны, как бы и награда, а с другой – непонятно что.

* * *

Петр вспоминал это не без удовольствия, когда прихотливая судьба привела его в Париж. После сражения под Ланцкороной и бегства французов дела конфедератов решительно покатились под откос, они терпели одно поражение за другим. Александр Васильевич принялся за них всерьез, и теперь ни о каких поблажках конфедераты мечтать даже не смели. Они захотели партизанской войны, они ее получили полной мерой.

Местность тут куда как способствовала ведению войны иррегулярной – холмы местами сменялись даже невысокими горами, повсюду во множестве текут реки и ручьи, часто с заболоченными берегами. Вообще болот вокруг Люблина, который Суворов избрал в качестве своего главного опорного пункта, было много, но лесов еще больше. Дороги были самые скверные, и пехота по ними не то что двигалась, ползла с превеликим трудом. Поэтому Суворов своей главной силой назначил отряды казачьи, которым рысить по бездорожью совсем не в диковину.