Штурманок прокладывает курс - [118]

Партизаны выволокли из горящей корчмы еще двоих эсэсовцев в дымящейся одежде. Голованов бросился прыжком на одного из них, схватил за глотку:

— Шоммер!

Мы с трудом оттащили его от Бальдура.

— Это ж Шоммер... — хрипел Голованов, — ...который Катю замучил.

Я подошел к Бальдуру:

— Раздевайся!

Он презрительно посмотрел на меня, сказал сквозь зубы:

— Жаль, что я тебя сразу не расстрелял.

— Раздевайся, говорят тебе!

Партизаны уже стаскивали с него мундир. В любой момент мог появиться генерал со своей свитой. Запашный выставил на дороге дозоры. Чижик вывел немецкую машину, за ворота. Голованов, поостыв, надевал эсэсовскую форму. Бальдур, в одних трусах, сидел на земле. Взгляд его остановился. Он был потрясен.

Запашный взял офицерскую книжку Бальдура, мазанул закопченным пальцем по фотографии, потом вытащил пистолет и прострелил книжку как раз в том месте, где была наклеена фотография:

— Зараз — добре! А ну, хлопці, хто без діла — усі у ліс! — Он обернулся к шинкарю: — Що, Кощей, сгоріла твоя комерція?

Кощей захохотал оглушительно, как его предки-запорожцы:

— До біса той шинок! Набридло як гірка редька. Теперь я такий партизан, як усі!

Издалека донесся переливчатый свист. Едут! Я подошел к Бальдуру. Мне хотелось еще раз посмотреть на него. Этот человек сделал очень много зла, но он не был моим личным врагом. Он был просто фашист, подлежащий истреблению.

— Тебе не будут загонять иголки под ногти, — сказал я ему. — Просто расстреляют. А Раухенберга вместо тебя встречу я.

Глава десятая ЭШЕЛОНЫ ИДУТ НА ВОРОЖБУ

1

— Что у вас за вид, герр Шоммер? — спросил генерал, возвращая мне предписание Бальдура.

— Разрешите доложить, эксцеленц! Только что выдержал бой с целой оравой большевистских бандитов.

— Вот здесь?

— Точно так. Они проведали, что вы будете проезжать, и организовали засаду. Пришлось принять бой. Потерял двух человек.

Я стоял вытянувшись у дверки семиместного «даймлера». За спиной догорала корчма. Поодаль тихо пофыркивал «фольксваген». В нем сидели мои «эсэсовцы» — Чижик, Голованов и еще двое.

Раухенберг с любопытством рассматривал меня. Он был стар, и длительная поездка, вероятно, утомила его. Чем-то он напоминал нашего Кощея, только Кощей напускал на себя мрачность, а генерал старался ее скрыть. Бледные глаза под коричневыми веками и сухие губы изобразили подобие улыбки:

— Что ж, похвально, молодой человек... Особенно для офицера службы безопасности. Это лучше всяких рекомендаций.

Солнце стояло еще высоко. Всем было жарко, но на костистом лице генерала не блестело ни капельки пота. Он весь был матово-бронзовый, как его потемневшие плетеные погоны.

— Я прошу разрешения немедленно тронуться. В любой момент нас могут обстрелять. Эти бандиты...

— Меня больше интересует обед, — перебил генерал. — Разве теперь пост? Или встреча с партизанами отбила у вас аппетит?

— Прошу прощения, обед сгорел вместе с этой корчмой. Я осмелюсь предложить легкий завтрак: русская икра, датский сыр, французский коньяк. Только не здесь, С этой минуты я отвечаю за вашу жизнь, эксцеленц.

— В таком случае — марш! — снова посуровел Раухенберг. — Поужинаем в эшелоне.

Я поехал впереди, за мной машина генерала. Бронетранспортер замыкал маленькую колонну. Скрылся за кронами дубов старый придорожный крест. Немало завоевателей провожал он, сперва на восток, а потом — обязательно — на запад.

У мостика я увидел солдата в обгорелой куртке. Машина шла медленно. Я тут же узнал эсэсовца, который свалил меня на чердаке клуни ударом приклада.

— Чижик, гляди, седьмой! Вот этого недосчитался Запашный.

Он узнал меня слишком поздно, этот сбежавший эсэсовец, который добирался в город пешком, и до смерти обрадовался немецкой машине. А в машине ехала его смерть.

— Передашь привет твоему Шоммеру, — сказал Голованов, вскидывая автомат. — Это семьдесят третий. За Катю.

Ребята вынули из кармана соломенно-желтого мундира документы и сбросили труп в реку. Эта встреча оказалась кстати.

— Товарищи, у кого есть какой-нибудь советский документ?

Один из партизан протянул мне свой паспорт. «Даймлер» обогнал нас и остановился. Я подбежал к машине.

— Эксцеленц, это партизанский наблюдатель. Они часто переодеваются в нашу форму. Прошу посмотреть на его документ.

Генерал взял паспорт кончиками сухих пальцев:

— Какие из этого выводы, мой доблестный Арминий[103]?

— Возможно нападение. При обстреле умоляю не останавливаться. А еще лучше, если бы вы, эксцеленц, пересели в бронетранспортер.

Он опустил углы губ:

— Вы забываетесь, оберштурмфюрер! Я солдат, а не тыловой каратель. И потом, там очень жарко...

Через несколько километров нас обстреляли из леса. Бронетранспортер открыл огонь по деревьям и кустам. Мы тоже остановились и начали стрелять из пулемета.

Потом Чижик остался в машине, а я повел троих партизан в атаку на воображаемого врага. Когда шоссе скрылось за деревьями, один из моих свистнул в четыре пальца. Через минуту из орешника появился партизанский связной. Я сказал ему:

— Пока все нормально. Пусть Запашный немедленно пошлет к Веденееву. С завтрашнего дня прошу сеансы связи два раза в сутки. И еще! Прошу достать для меня точно такую форму, как на мне. Только новенькую. Пусть передадут Софранской.