Штурм вулкана - [43]

— Как же так, Тима? — вопрошал старший брат замогильным голосом. — За что же ты меня убил, братишка?

— Это не я, — испуганно лепетал. Матвей, — это не я…

Он просыпался в холодном поту и вскакивал на кровати. Рядом ворчала недовольная жена, которую Рыков-младший, ворочаясь и брыкаясь в своих ночных кошмарах, едва не спихивал на пол. Матвей снова ложился и долго не мог заснуть. Он ненавидел брата за то, что тот был более удачливым и сильным, и за то, что, как казалось Матвею с самого детства бил его и унижал.

Еще в детстве родители заставляли Матвея донашивать за братом вещи, оттого ему всегда казалось, что родительская любовь распределена неравномерно и большая ее доля достается старшему брату, а не ему Наверное, от этого, а может быть, по какой-то другой причине в его характере выработались и доминировали над всем прочим завистливость и непомерная жадность. Сочетаясь с природной тупостью и врожденной хитростью, завистливость и жадность делали из Матвея существо беспринципное, злобное, но трусливое.

Жадность толкала Матвея на легкий путь движения наверх, предложенный Зориным, а трусливость удерживала его от этого дьявольского сговора, направленного против родного брата. В душе у Матвея остались еще какие-то зачатки совести, которые, тем не менее, позволяли ему, сидя, на месте директора по социальным вопросам и быту, бессовестно воровать все, что не было приколочено гвоздями.

Но когда дело коснулось убийства, хоть и сулящего Матвею быструю карьеру, но все-таки убийства, остатки совести вместе с природной трусливостью возбудили в душе младшего Рыкова взрывной коктейль, который и не позволял ему спать по ночам.

Но самое главное заключалось в том, что тупое и злобное существо, каковым являлся Матвей, обладало невероятно развитой интуицией и она подсказывала ему, что после того как его брата уберут, он и сам проживет недолго. И еще при всей своей жажде власти он абсолютно не понимал, как будет управлять огромным комбинатом, если даже в сфере соцкультбыта все, за что бы он ни взялся, шло наперекосяк.

Раньше Матвей мечтал сесть в кресло генерального и управлять комбинатом, но теперь, когда такая возможность появилась, он начал понимать, что не потянуть ему. Авторитета у него нет, опыта нет, да и желания большого чему-то учиться тоже нет. Он хотел сидеть в кресле и получать деньги, а не отвечать за весь комбинат. И ему стало страшно. И сказать Зорину, что он не готов согласиться на его предложение, он тоже не мог. В таких высших сферах согласия уже не спрашивали — сказали надо, так будь добр и не ломайся!

И еще Матвей очень боялся Белова. До спазмов в горле и паралича в ногах. Да, Зорину хорошо говорить, он со всех сторон прикрыт, а несчастный Матвей останется один в этом городе. Если его брата устранят, а Белова оставят в живых, то не ровен час Белов догадается, что младший Рыков связан с теми, кто убил старшего Рыкова, и самого Матвея найдут где-нибудь в лесу с перерезанным горлом.

— Мама-мама, — пробормотал в полусне Матвей.

Да спи ты уже, — толкнула его локтем в бок жена, — хватит стонать и пихаться! Мне на работу завтра в восемь вставать!

Матвею захотелось подняться и вдарить по этой наглой, намазанной дорогущими кремами морде кулаком. На работу ей вставать, гадине! Да знает ли она, что такое работа? Это он, Матвей, не без помощи старшего брата устроил своей благоверной синекуру, где она, сидя в отдельном кабинете, красила ногти, читала журналы, болтала по телефону, сплетничала с женами других начальников комбината и получала зарплату. Их отдел назывался что-то типа по работе с клиентами, с этого отдела никто ничего не спрашивал — типичные трутни в пчелином улье.

Не знает она, что Рыков в рамках задуманной им перестройки это гнездо трутней в юбках решил разогнать. Заместители директора, чьи жены там трудятся, конечно, недовольны, но помалкивают, потому что за свою задницу уже боятся.

Во-первых, потому что Рыков с помощью скупленных им у рабочих акций стал обладателем контрольного пакета и настоящим хозяином комбината, а во-вторых, сами замы понимали, что надвигается кадровая перестановка и их кресла могут из-под них укатиться в сторону более молодых и не столь вороватых новых людей Рыкова. Поэтому им было уже не до спасения жен, когда самим светит место в картотеке на бирже труда.

Рыков рубил сплеча, если увольнял кого из проштрафившихся хозяйственников, то не устраивал их на другое место, как было принято раньше — из начальников швейной фабрики в начальники домоуправления, а просто давал пинка под зад. Брал циркуль, чертил круг на карте с центром в Красносибирске, и уволенный собирал вещички, зная, что в границах этого круга его больше нигде на работу не возьмут даже дворником.

Таким образом Рыков наживал себе злейших врагов среди управленцев, но зато в народе его популярность росла, как на дрожжах. И вот оттого младший Рыков метался, не зная, к какому лагерю примкнуть, оттого плохо спал ночами и даже один раз подумал о самоубийстве.

Иван с ребятами и их новый старший друг Федор временно обустроились на свалке за городом, чтобы не попасться на глаза людям Шамана, которые, по слухам, искали их в районе трех вокзалов так, что землю рыли. За МКАД власть Шамана не простиралась, да и вряд ли ему пришло бы в голову их здесь искать. Ребятам пришлось заплатить тысячу рубликов местным обитателям за то, чтобы они не прогнали их, позволили развести костер и набрать ящиков для строительства крыш над головой. Надолго задерживаться на свалке ребята не собирались, но какое-то время им нужно было переждать в этом безопасном месте.