Штурм Грозного. Анатомия истории терцев - [68]

Лицо старика не обнаруживало тревожного состояния духа. Оно было спокойно и серьезно, как будто бы валий готовился дать сыну обыкновенное приказание.

– Жамболат! – сказал он, – по приказанию Вельяминова ты арестован, и я пришел взять у тебя оружие.

– Не дам, – глухо отвечал Жамболат.

– Повинуйся мне, валию и отцу! – громко крикнул Кучук.

– Оружие не отдам, – еще глуше прошептал Жамболат.

– Ты изменил слову, – продолжал старый Кучук дрогнувшим голосом, – ты нарушил клятву, ты воровски, не как природный князь, а как разбойник, поднял оружие против тех, кому твой отец, твой повелитель, глава всего кабардинского народа безусловно повинуется. Что скажешь ты в свое оправдание?

Жамболат молчал. Он, видимо, боролся с собою, но, наконец, сказал твердо:

– Нет! Таково предопределение Аллаха. Я не отдам оружие.

Кучук вышел из комнаты.

Вельяминов пытливым взглядом встретил возвратившегося валия.

– Ты не принес с собою оружие Жамболата? – сказал он.

Вельяминов встал и начал задумчиво ходить по комнате. Наконец он остановился перед валием.

– Кучук! – сказал он ему, – ты знаешь, со мною не шутят. Не хочу знать, что побудило сына твоего к измене, но знай, что его спасение – в слепом повиновении. Больше надеяться ему не на что…

Снова пошел старый Кучук, и на этот раз застал Жамболата стоявшим посреди комнаты с заряженной винтовкой. Безмолвно смотрел отец на мятежного сына. В эту минуту вошел комендант.

– Гяур! – неистово крикнул Жамболат и бросился с обнаженным кинжалом.

Отец быстро заслонил ему дорогу и внезапно и сильно схватил его за руку. Кинжал, звеня, упал на пол. Всякая тень надежды исчезла. За такое преступление помилования уже быть не могло. Кучук воротился к Вельяминову.

– Генерал, – сказал он, – я сделал все, что от меня зависело, теперь ты поступай, как велит тебе твой долг и совесть.

И валий с глубоким спокойствием сел у окна.

Вельяминов позвал адъютанта, отдал ему коротко приказ и сел против валия.

Взвод солдат приближался к дому, где находился неукротимый Жамболат. Вдруг из окна грянул выстрел, вслед за ним – другой. Двое солдат повалились. Бешеный Жамболат вышиб ногою окно и выскочил вместе с Касаевым, сверкая шашкою… Тогда солдаты дали залп, и преступники, окровавленные, грянулись оземь… Росламбек сдался. Он оставался в комнате, не стрелял сам и старался уговорить и товарищей по несчастью.

С холодным видом смотрел валий на эту страшную сцену Наконец он поднялся и стал прощаться с Вельяминовым.

– Такому человеку, как ты, – сказал Вельяминов, – никто не может отказать в уважении. Знай, что оказать тебе доверие я почту для себя за счастье.

И они расстались.

Невозможно выразить, какое впечатление произвела казнь Жамболата на кабардинцев, стоящих вне крепости. Слыша выстрелы и догадываясь о их значении, сотни отчаянных наездников с обнаженной грудью, разгоревшимися глазами, с устами, запекшимися кровью, неистово волновались, горя желанием мести. Им хотелось бы разорить, уничтожить крепость и все, что в ней находилось и жило, сравнять ее с землей и самое место это посыпать солью.

Но вот среди тревожной толпы появился валий, холодный и спокойный. По знаку его толпа замолкла. С повелительным жестом он крикнул: «На конь!» и мерным шагом поехал домой. Толпа безмолвно последовала за ним.

Солнце уже склонялось за горизонт, и, золотя долины своими лучами, яркими красками играло на ледяных вершинах отдаленных гор. Конвой валия шел мрачно и уныло.

В душе каждого из этой толпы некогда вольного народа возникало ясное сознание, что кончилась эпоха стремительных, волнующих кровь предприятий, что храбрый джигит должен будет скоро снять свои военные доспехи и променять острую шашку и незаменимого товарища боевой жизни – коня, на мирный плуг земледельца, влекомый ленивыми волами. И поникли головы, и мысли тревожные омрачили суровые лица. Видя гибель родного и привычного быта, они думали, что рушится счастье и будущность их вольного края. Не сознавали они, что то занимается заря светлого будущего, которое внесет в их край родной блага вековой цивилизации и превратит их кровью покрытые поля в роскошные нивы.

Вельяминов доносил Ермолову:

– Кабардинцы, хотя и опечалены смертью Жамболата Кучукова, но хорошо понимают, что единственно упорство его и неукротимый характер были причиною оной. Надеюсь, что происшествие сие не произведет никаких лишних беспокойств в Кабарде, а напротив того, многих воздержит от изменнических предприятий.

Между тем, проводив Кучука, Вельяминов был в затруднении. Волнение в Кабарде ощущалось, и ему нельзя было проехать из Нальчика на Линию с малым конвоем, – не из страха, которого он никогда не знал, а чтобы не изменить своему правилу – быть всегда сильнейшим. И вот он послал на Линию привести себе батальон пехоты с двумя орудиями – и ждал его прибытия. Весть об этом дошла до валия.

Ночью Вельяминова разбудили и подали ему письмо от Кучука. Валий писал ему:

– Генерал! Ты изъявил желание доказать мне доверие. Вот теперь представился к этому случай. Тебе дорога на Линию кажется опасной, и ты потребовал конвой из Екатеринограда. Прошу тебя, доверься пятистам кабардинцам, которых я тебе посылаю. Они проводят тебя до Екатеринограда.