Штрафники против «Тигров» - [2]

III

Изнуряющий марш бойцы все равно воспринимали как передышку и отдых. Одно дело — смертельная усталость, а другое — смертельная опасность. Лучше в распутицу, под проливными дождями делать по сорок километров в день, чем бежать в атаку на оснащенные дотами, ощетинившиеся минометами, пулеметами, ПТРами и фаустпатронами позиции немцев.

От ротного делопроизводителя Аникин узнал негласную информацию о том, что от командования поступил запрет на ведение разведки в любом виде. В районе осуществляется мощная перегруппировка сил. Протяженный, ускоренный марш-бросок штрафной роты является частью этой массированной подготовительной операции. Не иначе как собирались силы в кулак, чтобы ударить по немцу со всего маху. Отсюда и распространенное среди войск требование предельной осторожности. Враг, что называется, на взводе, поэтому тревожить его категорически запрещалось.

С одной стороны, штрафникам это было на руку: запрет на ведение всех видов разведки распространялся и на разведку боем. Это означало, что теперь их вряд ли в ближайшие дни прямо с марша, так и не дождавшихся полевой кухни с остывшим обедом, бросят на штурм вражеских траншей. Бойцы ОАШР получали небольшую передышку.

Но запрет этот имел еще одну сторону, совсем невеселую. Чересчур следуя тактике «не пугать фрицев», авиаполки резко сократили количество боевых вылетов. Свернули авиаразведку и, как следствие, прикрытие с воздуха вообще. Небесные позиции со стороны наших летчиков резко оголились. Следуя принципу «свято место пусто не бывает», этим не преминули воспользоваться немецкие стервятники.

Майора в роте уважали и даже боялись, скорее не за грозный вид, а за справедливость. Когда его негромкий, чеканный голос звучал перед строем, хорошо было слышно, как мухи тут же, над головами штрафников, напрягают в воздушных боях свои маломощные моторчики.

IV

Те, кто находился на земле, эти перемены в воздухе ощущали особенно остро. Авианалета с бомбежкой и градом пуль, выпущенных мощными авиационными пушками фашистских асов, можно было ожидать в любую минуту. Вообще, летную тему в роте «жевали» на все лады.

Талатёнков даже добрался до японских летчиков-смертников. Есть, мол, у «япошек» такие летчики, которые отправляются на боевой вылет без шасси. Шасси им не нужны, потому что они приземляться не собираются. И, вообще, возвращаться. Мол, слышал он от одного авиатора в «смершевском» пересыльном пункте. Того в штрафную эскадрилью отправляли.

— А что, у летчиков тоже штрафбаты есть? — удивленно откликнулся Мадан, по внешнему виду — совсем еще подросток, из весеннего призыва 1944 года. Он был одним из тех тысяч сопливых семнадцати-восемнадцатилетних бойцов, которых в спешном порядке собрали из находившихся под оккупацией территорий. Освободив от фашистов к началу лета обширные территории юга Украины и части Молдавии, советские войска влили в старые мехи своих обескровленных частей и соединений свежие силы. Командование посчитало, что выживших опытных вояк пора поберечь. Многих отправили вглубь от линии фронта — кого в запасные полки, на передышку, а кого — в тыл, на военную учебу и переподготовку. Их места и заняли новобранцы — парнишки из украинских и молдавских сел. Военному искусству их обучали наспех, да и воинской муштре эти недокормыши поддавались с немалым трудом. Отсюда и убыль среди пополнения была на порядок выше — и за счет боевых потерь, и за счет болезней. Многие оказывались среди нарушителей воинской дисциплины и устава вовсе не в силу врожденного раздолбайства и ухарства, а по вполне медицинским причинам — почти у всех были явные признаки хронического недоедания и дистрофии. Часовой физически, от бессилия, не мог выстоять положенные ему часы и засыпал на посту. Хорошо, если командир оказывался понимающим и отправлял горе-бойца на кухню за дополнительной порцией каши. У других — и таких было немало — призывники с освобожденных территорий, выросшие «под немцами», никакого снисхождения не вызывали и за малейшие проступки отправлялись под трибунал, а затем в штрафную.

Как раз из таковских был и Мадан, попавший в армию из небольшого украинско-молдавского села, затерянного в глухих каменистых отрогах северного Приднестровья. В части солдат продержался меньше месяца, дважды злостно нарушив устав несения караульной службы, после чего, с подачи идейного политрука, незамедлительно отправился искупать вину своим малокровием.

Как это часто бывало, то, что парнишку с головой окунуло в кровавый котел войны, в чем-то пошло ему на пользу. Раньше он дальше плетня и мира не видел. А тут сразу — такое… Страх смерти не мог пересилить ненасытного любопытства, с которым глаза и уши Мадана впитывали в себя круговерть необъятного, яростно кипящего и стреляющего, великого движения войны. Иногда молодому солдату казалось, что все это вовсе и не с ним происходит, а он будто смотрит нескончаемое, захватывающее до головокружения кино. Только не было в этом кинотеатре ни зала, ни экрана, а происходило все здесь и сейчас, и осколки и пули рвали товарищей на куски не понарошку, а в самую что ни на есть заправду.