Штормовое предупреждение - [28]

— Увидал! — радостно сообщил Пряхин. — Я ее сразу приметил, возле колонны стоит, по сторонам посматривает. Меня, стало быть, поджидает. А я вот, видите… Хоть бы на минутку на берег сойти, товарищ старший лейтенант.

Померанцев нахмурился. Он хмурился не потому, что просьба матроса показалась ему неуместной. Он понимал, что другого случая увидеться с девушкой Пряхину скоро не представится — служба у пограничников напряженная. Офицер хмурился потому, что вот уже месяц не видел жены и сына и теперь, наверное, не скоро увидит их. Поэтому он сказал с оттенком зависти:

— Вы хоть в стереотрубу, да видели… — И стал спускаться на ходовой мостик.

А через десять минут корабль отошел от причала.

Все дальше уплывал берег, все тише доносились звуки игравшего возле клуба оркестра. И чем дальше корабль уходил, тем грустнее становилось Василию. «Опять будем бороздить море вдоль и поперек и опять никого не поймаем», — с горечью подумал он.

Когда он пришел на пограничный корабль, ему казалось, что каждый выход в море будет интереснейшим приключением. Они будут ловить шпионские корабли, выискивать глубоко спрятанную в трюмах секретнейшую аппаратуру, выдерживать горячие схватки с врагом.

Но вот пошел уже третий год, как он служит на корабле, а ни одного серьезного задержания у них не было. Правда, почти в каждый выход они встречают нарушителей морских границ, но в большинстве случаев это или заблудившиеся торговые суда, или зарубежные браконьеры, заходившие в наши воды для лова нерестящейся здесь ценной породы рыб. Конечно, нельзя с уверенностью сказать, что все они заглядывают в наши воды только ради этого, возможно, и с другими целями. Но прямых улик нет, и каждый раз их приходится попросту выдворять за пределы территориальных вод. А так, чтобы лицом к лицу столкнуться со шпионами, этого не было. Правда, на других кораблях случалось. Не далее, как неделю назад, соседний корабль задержал иностранный катер, оборудованный аппаратурой подслушивания и радиопеленгования…

Корабль миновал входные ворота мола и вышел в открытое море. Сразу же налетела крутая волна, ударила в скулу корабля и повалила его на борт. Корабль круто развернулся и лег на новый курс. Теперь началась килевая качка — самая противная. И тотчас же по кораблю разнеслась команда:

— Подвахтенным вниз!

Василий спустился в кубрик. На ходовую вахту он заступит только через полтора часа. Можно немного вздремнуть. Василий снял ботинки и, не раздеваясь, лег поверх одеяла. Большинство подвахтенных моряков тоже лежало в койках. Не слышно было даже привычного стука костяшек домино — явление не совсем обычное для матросского кубрика. Только волна убаюкивающе воркует за бортом.

Но никто не спал. Да и кому хочется праздник встречать в море, да еще и проспать его? Наверное, не одного Василия ждут сейчас там, на берегу, в клубе пограничников. Конечно, и в эту предпраздничную ночь кому-то надо идти в морской дозор. Надо!

Старшина второй статьи Казаков поднялся с койки и снял висевшую на переборке гитару. Он долго рассматривал ее, как будто сомневался, стоит играть или не стоит, потом присел на рундук и заиграл.

Задумчиво склонив голову, Казаков как-то небрежно, едва уловимыми движениями пальцев пощипывал струны гитары, извлекая из них удивительные по своему многообразию и мелодичности звуки. То ли он играл какую-то морскую песню, то ли просто импровизировал, но пение струн вплеталось в звуки грохочущей за бортом стихии, выливаясь в грозную и торжественную музыку моря, в которой сердитый свист ветра в снастях неожиданно захлестывался глухим рычанием воды, шумом прибоя, шипением разбившейся о борт волны. Было в этой музыке что-то необузданное и в то же время стройное, покоряющее простором и силой, свободой и смелостью.

Казаков кончил играть, прижал струны ладонью и долго прислушивался к шуму волны за бортом. Вместе с ним прислушивались и другие матросы, точно ждали, когда и море кончит свою игру. Но вот кто-то выдохнул:

— Хорошо!

И сразу все зашевелились, завздыхали, одобрительно загудели:

— Молодцом, старшина!

— Аж мороз по коже ходит — до чего прохватывает.

— Может, еще что сыграешь?

Пряхин попросил:

— Спели бы вы, товарищ старшина.

Казаков поднял на Пряхина все еще задумчивый взгляд, вдруг вскинул голову и, сверкнув цыганскими глазами, бойко запел своим звонким и чистым голосом. Он исполнял веселые частушки, и после каждого куплета его голос покрывался дружным, гулко отдававшимся в кубрике хохотом…

На вахту Пряхин заступал в приподнятом настроении. И хотя, едва он взобрался на мостик, ветер обдал его холодом и сыростью, Василий лишь повел плечами и улыбнулся: погода вполне соответствовала его настроению. Сейчас он чувствовал необычайный прилив сил, в его лице было что-то упрямое, непреклонное.

А вокруг ничего не видно: корабль плотно обступает сырая темень. Только ниже, на ходовом мостике, тускло светится на тумбе у рулевого желтое пятно картушки компаса. Иногда промелькнет в разрывах низко нависших туч одинокая звезда или подмигнет издали огонек маяка, и снова станет темно. Сейчас линия дозора ушла далеко от оживленных морских дорог, и вряд ли скоро встретится какой-либо корабль. К тому же шторм, начавшийся двое суток назад, еще не улегся.