Шторм на Крите - [78]

– Не волнуйся, никуда он не денется. Так даже лучше. Посидит, подождет. Соскучится по тебе. А в Париж вы еще успеете съездить.

Какой же он дурак! Ну конечно. Именно так все и было. Нет другого объяснения нелепым Юлиным письмам, кроме одного: ей все это не нужно. Ни его Париж, ни он сам, ни предложение, которое он сделал – ничего этого ей не нужно. Она не собирается приезжать, и ей все равно, что будет с его планами, с билетами, с его жизнью, с ним самим…

Через несколько минут Антон Ильич тряхнул головой, поднял глаза и огляделся. Вокруг все было неизменно. Все так же сидели посетители кафе, все так же бренчали свои песни баянисты у столиков по соседству, и даже пес по-прежнему повизгивал и крутился в своем углу.

Звякнула телефонная трель. Он посмотрел на телефон. Еще одно сообщение от Юли.

«Съездим в Париж на Новый Год. У нас с тобой вся жизнь впереди. Целую».

Антон Ильич сорвался с места. На часах было три тридцать.

Официант изумленно смотрел на то, как он вдруг вскочил, повесил сумку через плечо, подхватил чемодан и с грохотом покатил его по брусчатке. Свернув с пешеходной зоны, Антон Ильич выбежал к дороге, взмахнул рукой, остановил такси, кинул чемодан в багажник и, пообещав хорошие чаевые, попросил отвезти его в аэропорт как можно быстрее.

Они долго кружили по городу, толкаясь с другими машинами и останавливаясь перед каждым светофором. Почему так медленно, нетерпеливо вздыхал Антон Ильич, глядя по сторонам? Он не ожидал, что машин здесь может быть так много. Однако был понедельник, разгар рабочего дня, и дорога забилась до отказа.

Дважды приходили сообщения от Юли.

«Что ты решил? Остаемся в Ираклионе? Целую».

Потом еще одно:

«Ты где? Я тебя потеряла».

Через некоторое время раздался звонок. Антон Ильич нажал кнопку отбоя. Юля тут же перезвонила снова, и он снова прервал звонок.

Наконец они выбрались за пределы городской стены. Таксист прибавил газу и мигом домчал его до места.

– Что же вы так поздно? Мы только что закончили, – сказала ему белокурая гречанка на стойке регистрации.

– Простите, ради бога простите, – запыхаясь, произнес Антон Ильич, приложив руку к груди и кланяясь, и одновременно вручая ей свой билет и паспорт.

Гречанка сказала что-то по рации. К ним подошел высокий молодой человек с усиками, внимательно посмотрел на Антона Ильича, на его документы, окинул взглядом чемодан и повел за собой.

Они пошли через стеклянные двери и коридоры, багаж Антона Ильича быстро досмотрели. Вдвоем они спустились по ступенькам и вышли на улицу. У порога их ждал автобус, они поднялись в него, дверцы тут же закрылись, и они поехали к самолету. Грек с усиками подождал, пока Антон Ильич поднимется по трапу. Стюардесса встретила его на входе, забрала чемодан и, не дав ему опомниться, усадила тут же, на первый ряд. Дверь закрыли, трап откатили, командир произнес свою речь, стюардесса попросила приготовиться к взлету. Самолет тронулся.

Едва они оторвались от земли, как уже летели над морем. Самолет быстро набирал высоту, и синее море становилось все дальше, все туманнее, пока не исчезло совсем за полосой плотных белых облаков. Наверху жарко горело солнце. Ровным оранжевым пламенем оно разливалось по горизонту, лучи его касались Антона Ильича и грели лицо сквозь стекла иллюминаторов.

Он закрыл глаза. Ему вспомнился самолет, в котором он летел сюда из Москвы, пронизанный такими же солнечными лучами, и девушка в розовом платке на плечах, сидящая наискосок от него. Какой далекой, какой чужой показалась она ему тогда, как будто была из другой, неведомой ему жизни. Он вспомнил, как увидел ее за ужином в тот же вечер. Перед глазами возник ее облик в длинной струящейся юбке с летними узорами, нежное и вместе с тем строгое лицо, светлые волосы на плечах. Бабочка, улыбнулся про себя Антон Ильич. Сияющая, красивая, необыкновенная и… неуловимая. А вот она на пляже, на следующее утро, в своем желтом купальнике и платке, повязанным вокруг бедер, стоит на ветру, одна, смелая и такая беззащитная… Потом сидит перед ним за обедом, и ее изумрудные глаза смотрят на него подозрительно, с недоверием… А тем же вечером в кафе глаза ее засияли улыбкой. Вот она закидывает голову и хохочет звонким заразительным смехом, от которого у него вмиг теплеет на сердце. Вот она на пляже, идет по песку в лучах раннего солнца, машет рукой и улыбается ему…

Сердце у него сжалось. Он вздохнул и прижал руку к груди.

Да что это со мной, сказал он себе? Не влюбился же я, в самом деле?

– А вы не влюбляйтесь, – вдруг послышался ему голос Юли.

Когда она сказала ему это? Ах да, на их первом свидании в кафе.

– Вы не влюбляйтесь, и все будет в порядке.

Она была права, подумал Антон Ильич. В нее нельзя влюбляться. Каждый, кто осмелится впустить ее в свою жизнь, останется с разбитым сердцем.

Так вот в чем дело, вот почему она одна!

Вот и ответ на вопрос, мучивший его все это время. Никто не может приблизиться к ней, потому что этого не допустит мать. Она бросит все силы, пойдет на хитрость, на обман, не побоится выглядеть неловко – только бы оставить дочь подле себя. А Юля, несмотря на всю свою разумность и поразительно здравое суждение обо всем на свете, в отношении матери наивна словно маленький слепой котенок. Никогда она не оставит мать, ни за что не признает ее эгоистических мотивов, не сумеет отказать ей и не отважится пойти против ее воли.