Шпион среди друзей. Великое предательство Кима Филби - [69]

Николас Эллиотт часто звонил: его разговоры как с Филби, так и с Эйлин подробно записывались и расшифровывались. Один такой звонок, перехваченный в августе, вызвал приступ паники в МИ-5: операторы услышали, как Эйлин говорит Эллиотту, что Филби с другом, бизнесменом из лондонского Сити, поехал кататься на яхте, пришвартованной в Чичестере на южном берегу. «Надеюсь, он не собирается смотать удочки?» — спросила Эйлин, явно опасаясь, как бы муж не воспользовался морской прогулкой, чтобы организовать свое «исчезновение», подобно Берджессу и Маклину, и ускользнуть во Францию. Эллиотт со смехом заверил ее, что никуда Филби не убежит.

Гай Лидделл подумывал, не нагрянуть ли на яхтенную вечеринку, но пришел к выводу, что Эйлин просто «пошутила». Так или иначе, «мешать Филби попасть на яхту было уже поздно, а о чем-либо предупреждать французов пока не имело смысла». Тем вечером Филби вернулся домой, даже не подозревая о поднятом им переполохе. Но по мере накопления улик МИ-5 все больше опасалась, что Филби и вправду планирует побег. В декабре охотники атаковали снова.

Филби ехал в Лондон, чтобы ответить на новую порцию вопросов Ш; деревья вдоль дороги стояли голые. Расспросы вступили в новую фазу. «Похоже, дело против Филби принимает мрачный оборот», — писал Лидделл. Направляясь в кабинет, Ким предполагал, что МИ-5, видимо, обнаружила дополнительные улики и следующие несколько часов могут оказаться «скользкими». Он был прав по обоим пунктам. Мензис с извинениями объяснил, что дан ход «правовому разбирательству» в связи с исчезновением Берджесса и Маклина. Не очень ли затруднит Филби пройти в управление МИ-5 и ответить еще на ряд вопросов? Это был приказ, замаскированный под приглашение. Премьер-министр Уинстон Черчилль лично одобрил решение снова вызвать Филби для опроса. Предположения Кима полностью оправдались, когда его провели в кабинет на пятом этаже Леконфилд-хауса, где он обнаружил, что его ждет знакомая, внушительная и явно угрожающая фигура. «Привет, Позер!» — сказал Филби.

Эленус Патрик Джозеф Милмо, известный всем как Позер, был юристом старой закалки: агрессивным, аккуратным, напыщенным и беспощадным. Он не просто так получил свое прозвище. Ему нравилось сбивать своих оппонентов с ног огнем обвинений, произносимых рокочущим баритоном, пронизанным юридическим всеведением. Филби лично наблюдал его убийственные методы во время войны, когда юрисконсульт МИ-5 Позер Милмо помогал ему раскалывать предполагаемых шпионов, которых держали в Лагере-020, секретном следственном центре в Ричмонде. Звездный час Милмо наступил на Нюрнбергском процессе против нацистских военных преступников. После этого он стал судьей верховного суда. Вооруженный досье МИ-5, Милмо планировал расколоть Филби и выудить из него признание — одной только силой убеждения.

Филби сел и, отчасти чтобы скрыть беспокойство, достал трубку и закурил. Милмо тут же велел ее погасить, поскольку это такое же официальное расследование, как в суде. Он сказал неправду: допрос вовсе не имел подобного статуса, однако этот «обмен любезностями» определил тон последующей беседы. Милмо атаковал Кима, паля из всех орудий. Он обвинил Филби в том, что тот шпионил в пользу Советского Союза с 1930-х годов, послал на смерть сотни людей, предав Волкова и предупредив Берджесса и Маклина. Филби парировал, уклоняясь и выкручиваясь. Тогда Милмо сделал свой лучший выстрел: отметил, что объем радиограмм между Лондоном и Москвой заметно вырос после того, как Волков предложил свою сделку, и это могло свидетельствовать о том, что Филби проинформировал московский Центр, в результате чего объем трафика между Москвой и Стамбулом тоже вырос. Филби пожал плечами: «Мне-то откуда знать?»

Милмо перешел к отчету Кривицкого о таинственном советском шпионе, отправленном в Испанию под видом журналиста — якобы для того, чтобы освещать гражданскую войну, а на самом деле для убийства Франко. «Так кто же был этим молодым журналистом? — напирал Милмо. — Может быть, вы?» Филби ответил, что, если бы Советы и впрямь хотели убить Франко, они бы уж, конечно, наняли профессионального убийцу, а не выпускника Кембриджа, который и оружия-то в руках не держал. Тут рассерженный Милмо перегнул палку, обвинив Филби в передаче важных документов Берджессу. Это обвинение Филби смог опровергнуть, даже не прибегнув ко лжи.

Затем Милмо обвинил Кима в том, что тот женился на коммунистке и нелегально провез ее в Великобританию. Филби возразил, что, оставь он свою еврейскую подругу в Вене, она бы неминуемо оказалась в концентрационном лагере: «Разве я мог ей не помочь?»

У юриста заканчивались боеприпасы. Каждый раз, когда Филби удавалось вывернуться, голос Милмо становился громче, лицо багровее, а манера поведения воинственнее. Он стучал кулаком по столу. Недоверчиво фыркал. Метался и дергался.

Стенографистка записывала каждое слово. В соседней комнате группа высоких чинов разведки, включая Дика Уайта, Гая Лидделла и Стюарта Мензиса, мрачно слушала, как Милмо все больше ярится и все меньше преуспевает. «Пока он ни в чем не признался, — записал у себя в дневнике Лидделл. — Милмо наседает на него крепко».